– Карташов.

– Есть такой. Ты – Середа, знаю, – кивает он Василию и зычно окликает: – Шестая группа, второй поток! Все ко мне!

Около него сбивается стайка ребят и несколько девушек.

– Я за старосту, – объявляет солдат. – Фамилия Проскурин, звать Николай. Отъезд на картошку – завтра утром. Сбор в восемь ноль-ноль у института. Иметь с собой резиновые сапоги, ватник, головной убор. Опоздавшие добираются своим ходом. Вопросы есть? – И, не дожидаясь, стягивает с плеча фотоаппарат. – Есть предложение – сняться всей группой по такому случаю.

– У меня нет ватника, – говорит девушка.

Проскурин уже наводит на фокус, машет рукой, сдвигая тех, кто с краю. Все посмеиваются, но послушно образуют группу, а губастый сын академика ложится в костюме прямо на ступеньки и подпирает голову.

– Пятигорский есть? – спрашивает солдат.

– Я Пятигорский, – отвечает очкарик. – Снимай быстрей.

– Воронца одного нет, – говорит Проскурин и, выдернув из толпы первого попавшегося парня, просит: – Будь другом, щелкни.

И сам бежит, встает в середину.

И оказывается, не митинг и не первая лекция, а именно отъезд на картошку и есть праздник и начало всему. Дом и Москва рассеялись за горизонтом, а плывет за окнами мокрый лес, холмы под сереньким небом, дождик, еще теплый по-летнему, то налетает на стекла, то отстает, и вот она – новая жизнь!

К Можайску все перезнакомились. Гремела гитара в автобусе, стоял гогот, песни, причем самым заводным оказался очкарик Пятигорский, который сразу уселся в гуще девчонок, и они только стонали от смеха. Сосед Петин, Василий Середа, поглядывал в ту сторону мрачно.

Вдруг стали. Впереди виднелись автобусы, сзади напирал самосвал, сигналили на разные голоса. Какой-то частник пытался пролезть по обочине и тоже замер. В автобусе поскучнело, кто дремал, а девушки завели протяжное “Вот кто-то с горочки спустился”. Желто-синяя машина ГАИ выскочила из дождя, пронзительно квакая, загнала частника в кювет и умчалась.

– Авария…

Проскурин постучал шоферу:

– Пойду разведаю.

Вылезали размять ноги. Моросило. Забитая дорога ползла в гору, причина заминки скрывалась за гребнем. В автобусе остались двое парней, спавших друг у друга на плечах, да девушки с Пятигорским.

Петя натянул капюшон куртки. Пологие холмы уходили к горизонту, тянулось убранное бурое безмолвное поле. Вороны слонялись в бороздах среди светлых ниток соломенной трухи. Далеко у синего леса тащилась лошадь в телеге, груженной жидкой копешкой сена.

– Сейчас тронем. – Рядом стоял Середа. – Самосвал с “газоном” столкнулся.

Бензиновый туман висел над шоссе. Частника вытаскивали из кювета добровольцы, мотор его взвывал с надсадой.

Там, вдалеке, мужик взял лошадь под уздцы и тянул в сторону, обходя невидимую канаву.

– По машинам! – раздалась команда.

Они побежали к автобусу. Проскурин что-то рассказывал оживленно. Опять завыла сирена, перекликались сигналы.

Петя оглянулся в окно, но поле и лошадь уже пропали за мордой тягача.

– Ты в деревне-то был? – спросил Василий.

Петя покачал головой.

– Никогда?

– А ты?

– Я деревенский, – хмуро сказал Середа.

К вечеру развиднелось. Солнце высунулось из красных туч, заблестело в лужах и на мокрых стенах школы. С грузовика выдавали матрацы.

– А чем укрыться? – спросил Середа, получив матрац.

– Завхоз я тебе, что ли? – отвечал парень из кузова. – Бери, что дают.

Рядом томился шофер, засунув в карманы руки, подгонял очередь:

– Шевелитесь, мне еще обратно пилить…

Петя тоже получил матрац и расписался.

Поместились в спортивном зале школы, по стенам раскладывали матрацы и пожитки, тут же гоняли мяч. Пятигорский уже лежал, уютно устроившись в углу, грыз орехи и читал английскую книжку.

Петя сбросил на пол свою ношу. Середа вклинился между ним и Пятигорским, раскатал матрац и уселся с недовольным видом.

– Порядочек… – проворчал он, ни к кому не обращаясь. – В армии и то одеяло дают.

– Белье будет часов в десять. Машина опоздала, – сообщил Пятигорский, не отрываясь от книжки.

Середа недоверчиво посмотрел на него:

– Дай орешков.

Толстяк молча протянул ему кулек. Середа набрал полную горсть.

– А девок куда-то увезли, – сказал он после некоторого размышления.

– Они в общежитии. Тут техникум молочный.

Но Середа опять остался недоволен.

– Тоже мне, деревня. Техникум есть, а коровы ни одной не видать…

– Как раз коров здесь уйма, – заметил Пятигорский. – Совхоз мясо-молочный. Это центральная усадьба, Трудовое, здесь за тыщу дворов.

В Середу угодили мячом, и он поднялся, бурча:

– Пошли отсюда.

– Куда?

– Разнюхаем. Где тут чего… Тебя как звать? – обратился он к Пятигорскому.

– Никита.

– А магазин открыт?

– Откуда я знаю?

Василий усмехнулся презрительно:

– Академия…

Магазин оказался закрыт.

– Так я и знал, – заявил Середа. – Нет чтобы по-человечески. Отметить, как говорится, со знакомством. Никто даже не поинтересовался. А мне что, больше всех надо?

Раскрытая канава тянулась по улице. Пройти можно было только по тропке вдоль забора. На тесных участках лепились внушительные дома на каменных фундаментах, в четыре, в пять окон, гаражи. Середа неторопливо разглядывал дворы, посмотрел в канаву.

– Газ тянут, – пробормотал он. – Богатые.

Проехал самосвал, спрятаться было негде, их обдало глинистой жижей.

– А грязища как при царе Горохе, – сказал Петя.

– Асфальт постелить забыли, – ухмыльнулся Середа. – Не знали, что ты едешь. Деревня она и есть деревня. Хоть и на газу.

Вообще он почему-то забирал верх.

– Раз деревня – значит, грязь обязательно?

– Это в городе грязь. А здесь это просто земля.

На площади на берегу необъятной лужи стоял дом с колоннами, а посереди торчала из воды кабина грузовика. По соседству строили что-то, бетонные опоры поднимались из заросшего котлована. Смеркалось.

На мостках Середа обернулся, тыча пальцем в сторону. Поросенок чесался о штабель труб, трубы позвякивали.

– Ты чушку-то живую видал?

Петя остановился, балансируя на доске.

– Куда мы идем?