Эрик Липер и Шу-Чунь Сьюзен Янг рассмотрели ситуацию, действительно имевшую место при Буше, когда налоги финансировались за счет более высокого долга. Оказалось, что в этом случае динамические эффекты могут даже увеличить первоначальные потери от сокращения налогов.

Была и еще одна трудность: поскольку прирост дохода был результатом увеличения сбережений, с экономической точки зрения его нельзя было приравнивать к чистой выгоде. Правильной мерой чистой экономической выгоды, равной выгоде за вычетом издержек, является прирост приведенной стоимости потребления, который намного меньше, чем итоговый прирост в доходе. Даже при очень больших сокращениях налогов чистая динамическая выгода редко превышает 1 % от национального дохода.

Тот же вывод верен и для государственного бюджета. Даже если бы благодаря налоговым сокращениям в конце концов образовались дополнительные доходы, достаточные, чтобы покрыть ежегодные налоговые потери (а этого, разумеется, не происходит), бюджет все равно оставался бы в долгосрочном дефиците, поскольку требовались бы еще и средства для выплаты процентов по долгу, накопленному в переходный период.

Еще сильнее эти аргументы бьют по теории «обогащения сверху вниз». Если исходить из стандартных предположений о том, как работает экономика, все выгоды от дополнительных инвестиций достаются тем, кто своими сбережениями эти инвестиции финансирует. Это значит, что сокращение налогов на богатых, которое может привести к росту их сбережений и инвестиций, делает их еще богаче, но нет никаких оснований полагать, что это принесет какие-либо выгоды остальному обществу, если не считать частичного возврата потерь после первоначального сокращения налогов.

Наконец, что наиболее важно, неоклассическая модель, которая используется для оценки динамических эффектов, неявно предполагает справедливость гипотезы эффективного рынка. Подразумевается, что дополнительные инвестиции, возникающие благодаря более комфортному налоговому климату, будут эффективно вложены и обеспечат долгосрочное повышение темпов экономического роста.

До начала финансового кризиса казалось, что опыт стран, пошедших по этому пути и сокративших налоги на доход от капитала, подтверждает приведенную точку зрения. Исландия, Ирландия, страны Прибалтики и некоторые другие страны испытывали стремительный экономический рост благодаря высоким внутренним инвестициям и мощному притоку иностранного капитала.

Но кризис показал, что это было благополучие, построенное на песке. Высокая доля дополнительных инвестиций направлялась в недвижимость и на спекуляции, которые лопнули вместе с пузырем. После резкого сокращения налогов у правительств уже не хватало финансовых ресурсов, чтобы убедить ставших опасливыми инвесторов в безопасности своих долговых бумаг.

В иной форме эта аргументация была представлена экономистами, близкими к Республиканской партии, в первую очередь Мартином Фельдстайном, председателем Совета экономических консультантов в период президентства Рональда Рейгана и его главным экономическим советником, и Лоуренсом Линдси, директором Национального экономического совета в период президентства Джорджа Буша-младшего.[93]Идеи Фельдстайна и Линдси получили название «теория новой налоговой чувствительности», которая утверждает, что снижение налогов для самых богатых заставит их вывести из тени часть своих доходов и тем самым привлечет дополнительные поступления в бюджет.[94]В дальнейшем было показано, что Фельдстайн и Линдси чересчур оптимистичны в своих выводах, и был сделан разумный вывод, что препятствовать уходу от налогов лучше всего устраняя налоговые лазейки и офшорные зоны. Этот тип политики по крайней мере приносит какие-то плоды в рамках недавней кампании ОЭСР по вовлечению офшорных зон в соглашения о раскрытии информации.

У рьяных защитников теории «обогащения сверху вниз» есть излюбленный риторический прием, который блогер Джон Холбо называет «тустеп[95]головокружительной тривиальности». «Выдайте сперва нечто среднее между совершенно абсурдным и совершенно тривиальным. Затем в ответ на критику совершайте быстрые па и сохраняйте при этом серьезное лицо».[96]

Исходным пунктом для тривиальной части теории об «обогащении сверху вниз» служит мысль, что так или иначе каждый из нас вкушает плоды развитого индустриального общества, в числе которых – медицинская помощь, потребительские блага, Интернет и т. п. В самом широком смысле капитализм охватывает все развитые индустриальные страны, начиная со скандинавских социал-демократий и заканчивая системой laissez-faire, существующей в Гонконге. Так что в указанном смысле капитализм выгоден всем.

Вторая, гораздо менее тривиальная часть теории обретает правдоподобие за счет того, что производится подмена смысла самого термина «капитализм», в результате чего последний сужается до модели свободно-рыночного капитализма, близкой сердцам рыночных либералов. Сравнительно немногие из выгод, упомянутых выше, можно непосредственно связать с этой формой капитализма. Многие достижения в медицине возникли в результате исследований, финансируемых государством, а также в результате инноваций в государственном секторе здравоохранения, тогда как коммерческие фармацевтические компании внесли сравнительно небольшой, хотя и важный вклад. Сходным образом Интернет создавался университетами на деньги государства. И на современном этапе наиболее впечатляющими являются именно некоммерческие инновационные проекты, такие как Википедия.

Принципиальный вопрос не в том, приносят или нет технологический прогресс и экономическое развитие выгоды для всех. Очевидно, что приносят, и тому есть масса материальных подтверждений. Важнее понять, способствует ли либеральная рыночная политика этому прогрессу лучше, чем более эгалитарные альтернативы, причем настолько лучше, что в итоге все оказываются в выигрыше. Именно это претенциозное утверждение звучало лейтмотивом в 1990-х годах, когда царила атмосфера триумфа рынка, и в несколько меньшей степени в 2000-х годах.

Рост неравенства в США в эпоху «великого смягчения» не подлежит никакому сомнению, хотя некоторые публицисты и эксперты так и не прекратили отрицать этот факт. Вместе с тем они крайне оптимистично оценивали происходивший экономический рост и ссылались на него как на доказательство того, что растущее неравенство способствует или, по крайней мере, не противоречит всеобщему обогащению в долгосрочном периоде.