в кабине, не смогли бы выбраться и задохнулись бы позже.

— Как же нам повезло, что мы там не остались! — воскликнула Фэй.

— Неужели ты знал, что так произойдет? — спросила Лиара.

— Я знал только то, что одна из этих птиц крайне умна, — сказал Кенрон. — Стая зачем-то впечатала нас в стену и остановила, у этого действия должно было быть какое-то продолжения. Нам нельзя было ждать, пока они доведут свой план до конца — нужно было убраться оттуда поскорее.

— Наверное, в следующий раз стоит тебя послушать, — сказала Фэй.

— Спасение ваших хвостатых задниц стоило мне всего лишь покусанного плеча, — напомнил Кенрон.

Лиара протянула руку словно бы для рукопожатия. Если это было предложение мира, Кенрон в нем не нуждался. Они сами по себе, и он к их кобольдской шайке отношения не имеет. То, что одна из них на него набросилась, так того и следовало ожидать, никакие они не друзья в конце концов. Тем временем рука все не опускалась.

— Ну, чего тебе? — спросил Кенрон.

— Можешь тоже меня укусить, — сказала Лиара.

— В другой раз, — усмехнулся Кенрон, предложение его настолько позабавило, что он уже не знал, стоит ему обижаться на произошедшее или нет.

Фэй принялась расхаживать по кузову, потирая подбородок.

— Если эти птицы такие умные, что нашли способ обрушить на нас гору, может, попросить их оставить нас в покое, — сказала она.

— Недалеко от Керфена живут крысы, — сказал Кенрон, — они не очень большие, уродливые до жути, но это одни из самых умных животных, которых я встречал. Они весьма вредоносны для своего размера, сбиваются в большие стаи и нападают на людей. Поэтому охотникам пришлось проредить их популяцию. В одиночку они не такие смелые, но все равно иногда доставляют проблемы. Ум лишь помогает им быть еще более назойливыми. Ум — оружие пострашнее клыков и даже магии.

В этот момент в борт грузовоза что-то ударило, пол дрогну.

— Вот они и взялись за старое, — подала голос Баллира.

— Ничего не поменялось, — заметила Лиара.

Как же она была неправа. Теперь Кенрон гораздо лучше представлял, с кем имеет дело и его давнишнее убеждение в том, что не стоит трогать животных, на которых не собирался охотиться уже было не актуально.

— Поменялось. Они меня достали, — сказал Кенрон.

Он, вытащил кинжал, проделал им две крупные дыры одна над другой в стенке кузова у самого края. Затем использовал их как лестницу и выбрался на крышу движущегося грузовоза. Кенрон вытащил меч из ножен и крепко сжал его обеими руками, над его головой кружила стая из четырех десятков фаргов, поблескивая на солнце стальными клювами-пиками.

Глава 21

За свою жизнь Кенрон услышал немало мнений дайгонцев об охоте. Ему нечасто выпадала возможность пообщаться с кем-то кроме отца и брата — все же большинство людей из Керфена проводили большую часть времени в лесу, где встретить их можно было лишь по чистой случайности. Вернувшись в город, охотники отдыхали — спали, пьянствовали, спускали деньги в игорных домах. Лишь изредка Кенрону удавалось застать кого-то из шапочных знакомых за чашкой травяного чая в таверне или кабаке. Казалось бы, самое время отвлечься от серьезных дел, но разговор сам собой возвращался к основному занятию дайгонцев.

Большинство охотников, чье мнение Кенрону довелось услышать, конечно же, считали, что звери лишь ценный ресурс, бегающий по лесу. И каждый норовил похвастаться, какую ценную дичь ему давеча удалось изловить. Были и те, кто возвращался из леса ни с чем, сетовал на то, что не сможет позволить себе ужин и клял треклятых лесных тварей на чем свет стоит. Обещал, что в следующий раз непременно настигнет добычу и принесет столько зверья, что на полгода денег хватит.

Среди поддерживающих охоту так же находились весьма необычные типы. Люди Кенрону не слишком приятные, в основном те, кто убивал зверей неаккуратно и часто возвращался в город с тушами, лишенных магии из-за неудачного удара меча. Или же с тушами, за которые кобольды и вовсе не назначали награду, а затем громко требовали заплатить им. Не получив же денег, выбрасывали мертвого зверя где-то на улице. Зверье в лесу не заканчивается, говорили они, а значит и жалеть его не стоит.

Встречались и дайгонцы, осуждающие охоту. Говорили они, что охотники сравни бандитам отнимают чужую жизнь ради своей выгоды, приходят в лес, убивают животных, которые им ничего не сделали. Интересно, что это мнение принадлежало сыновьям, а чаще дочерям зажиточных охотников, которые палец о палец в своей жизни не ударили и жили за счет денег, добытых своими родителями. Такие личности, несмотря на свои взгляды, не отказывались от мясных кушаний, как и от денег, заработанных охотой. В последнем убедиться было очень просто — дайгонец, не пользующийся деньгами с охоты, дом себе купить не сможет, жить ему придется в землянке в лесу, где он сможет насладиться своей принципиальностью, пожевывая листья дикого щавеля.

Многие животные, на которых шла охота, либо пришли прямиком из четвертой зоны, либо были потомками пришедших оттуда. Четвертая зона — место, где магия превращала одно существо в другое, как правило, в гораздо более крупное и свирепое. Мелкая пташка могла обратиться огромным пауком или тем же подземным крабом, который затем, ведомый инстинктом, отправлялся к месту обитания своих сородичей.

Животные в лесу и вправду не исчезали, несмотря на все усилия дайгонцев, при этом сами дайгонцы непременно бы стали голодать, если бы прекратили охотиться. Лес не давал вырубать деревья под пашню или луга для выпаса скота. Наказывал всякое поселение, которое пыталось расширить свою территорию. В ход шли всевозможные приемы — и нападение целой оравы свирепых магических зверей и даже разнообразные болезни, который лес мог наслать на город, подсылая зараженных мелких животных, стоило тронуть хоть одно дерево.

Такие атаки вредили обитателям леса не меньше, чем дайгонцам. Усилиями кобольдов и зеннатской медицины, многих больных в итоге удавалось вылечить. А вот в лесу находили немало трупов животных, пострадавших от болезни. Лес атаковал поселения, только за рубку деревьев и ни за что больше. Охота никак не наказывалась и у дайгонца не было никаких внешних причин, отказываться от нее. Разве что угрызения совести по погибшим животным или же банальная неспособность справиться со своим делом.

Помня все это, Кенрон раздумывал, не отказаться ли ему от поедания мяса и рыбы, как сделал его отец, чтобы побороть позывы нет-нет, да и просыпающейся стыдливости за то, что является одним из лучших убийц животных во всей стране.