Попытка прикончить собаку с помощью отравленного хлеба, который он положил на землю у самого входа во двор, тоже не увенчалась успехом. Она лишь обнюхала и сразу же направилась к корзине — так по крайней мере рассказывали потом очевидцы.

V

Подготовился Дефенденте тщательно — взял велосипед и охотничье ружье, устроил засаду по другую сторону дороги, в подворотне: велосипед был нужен, чтобы гнаться за зверюгой, а двустволка — чтобы убить ее, если станет ясно, что у собаки нет хозяина, который может за нее ответить. Одно мучило пекаря — что в это утро весь хлеб из корзины достанется беднякам.

Откуда и как появляется собака? Прямо загадка какая-то. Дефенденте, глядевший во все глаза, так ничего и не заметил. Собаку он увидел уже тогда, когда она спокойно выбежала на улицу с хлебом в зубах, а со двора донеслись взрывы смеха. Пекарь подождал, пока собака немного удалится, чтобы не всполошить ее, затем вскочил на велосипед и припустил за ней следом.

Дефенденте рассчитывал, что собака скоро остановится, чтобы слопать хлеб. Она не остановилась. Можно было также предположить, что, пробежав немного, она проскользнет в дверь какого-нибудь дома. Ничего подобного. С хлебом в зубах она размеренной трусцой бежала вдоль стен и ни разу не задержалась, чтобы потянуть носом воздух, поднять ногу у столбика или оглядеться по сторонам, как это делают обычно все собаки. Да когда же она наконец остановится? Сапори поглядывал на хмурое небо: похоже было, что собирается дождь.

Так они пересекли маленькую площадь Святой Аньезе, миновали начальную школу, вокзал, городскую прачечную. Вот уже и окраина. Наконец позади остался стадион, потянулись поля. С того момента, как собака выбежала со двора пекарни, она ни разу не оглянулась. Может, не знала, что ее преследуют? И теперь уже можно было попрощаться с надеждой, что у собаки есть хозяин, который ответит за ее проделки. Конечно же, это самая настоящая бродячая псина — из тех, что разоряют крестьянские гумна, таскают кур, кусают телят, пугают старух и распространяют в городке всякую заразу.

Пожалуй, единственный выход — пристрелить ее. Но, чтобы выстрелить, нужно остановиться, слезть с велосипеда, снять с плеча двустволку. Этого было бы достаточно, чтобы животное, даже не ускоряя бега, оказалось вне досягаемости: пулей его было бы уже не достать. И Сапори возобновил преследование.

VI

Долго ли, коротко ли это продолжалось, но вот они достигли опушки леса. Собака свернула на боковую дорожку, потом на другую, более узкую, но хорошо утоптанную и удобную.

Сколько километров они проделали? Восемь, девять? И почему собака не останавливается, чтобы поесть? Чего она ждет? А может, она этот хлеб несет кому-то? Дорожка делается круче, собака сворачивает на узехонькую тропку, по которой на велосипеде уже не проехать. К счастью, одолевая крутой подъем, она бежит медленнее, Дефенденте спрыгивает с велосипеда и следует за ней пешком. Собака понемногу уходит все дальше.

Отчаявшийся Дефенденте решает стрелять, но тут на вершине невысокого холма он видит большой валун, а на нем — коленопреклоненного человека. Только теперь пекарь вспомнил об отшельнике, о ночных сполохах, обо всех этих вздорных выдумках. Собака спокойно взбегает по заросшему чахлой травой склону.

Дефенденте, взявший было в руки ружье, останавливается метрах в пятидесяти от камня. Он видит, как отшельник прерывает свою молитву и с удивительной легкостью спускается с валуна к собаке, а та, виляя хвостом, кладет хлеб к его ногам. Подняв хлеб с земли, отшельник отщипывает кусочек и опускает в свою переметную суму. Остальное он с улыбкой протягивает собаке.

Анахорет, одетый в какую-то хламиду, мал ростом и худ, лицо у него симпатичное, а во взгляде сквозит этакая мальчишеская лукавинка. Пекарь решительно выступает вперед, чтобы изложить свои претензии.

— Добро пожаловать, брат мой, — опережает его Сильвестро, заметивший пришедшего. — Что привело тебя в эти места? Уж не решил ли ты здесь поохотиться?

— По правде говоря, — хмуро отвечает Сапори, — я действительно охочусь тут на одну… тварь… которая каждый день…

— А-а, так это ты? — прерывает его старик. — Это ты посылаешь мне ежедневно такой вкусный хлеб?.. Прямо для господского стола. Я и не чаял сподобиться такой роскоши!

— Вкусный? Еще бы не вкусный! Только-только из печи… Уж я-то свое дело знаю, господин хороший… Но это не значит, что хлеб у меня можно воровать!

Сильвестро, склонив голову, смотрит себе под ноги.

— Понятно, — огорченно говорит он, — в таком случае твое негодование справедливо. Но я не знал… Больше мой Галеоне не появится у вас в городке… Я его буду держать здесь… У собаки ведь тоже совесть должна быть чиста. Он не придет больше, обещаю тебе…

— Да ладно, чего там! — говорит пекарь, несколько успокоенный. — Раз такое дело, пусть приходит. Все эта проклятая история с завещанием, из-за которого мне приходится что ни день выбрасывать пятьдесят кило хлеба… Я, видите ли, должен раздавать его беднякам, этим ублюдкам, у которых нет ни кола ни двора… А если такой кусок перепадет и тебе… что ж, одним бедняком больше, одним меньше…

— Господь вознаградит тебя, брат мой… Завещание там или не завещание, а ты творишь благое дело.

— Но я с большей охотой не творил бы его.

— Я знаю, почему ты так говоришь… Вы все как будто чего-то стыдитесь… Стараетесь казаться хуже, чем есть. Так уж устроен мир!

Ругательства, которые готов был выпалить Дефенденте, застревают у него в горле. То ли от растерянности, то ли от досады, но разозлиться по-настоящему он так и не может. Мысль, что он первый и единственный во всей округе так близко видел отшельника, льстит ему. Конечно, думает он, отшельник он и есть отшельник: какая от него польза? Да только неизвестно, как обернутся дела потом. Если он, Дефенденте, втайне от всех заведет дружбу с Сильвестро, как знать, может, наступит день и ему это зачтется? Если старик вдруг возьмет да и явит чудо, народишко, конечно, станет перед ним преклоняться, из большого города понаедут епископы и прелаты, понапридумывают всяких обрядов, процессий, праздников. И его, Дефенденте Сапори, любимца нового святого, на зависть всему городку, сделают, например, городским головой. А почему бы и нет, в конце концов?

Между тем Сильвестро со словами: «Какое доброе ружье у тебя!» — мягко так взял у него из рук двустволку. И в этот момент непонятным для Дефенденте образом она вдруг выстрелила, и эхо выстрела прогремело по долине. Но ружье не выпало из рук отшельника.

— А ты не боишься ходить с заряженным ружьем?

Пекарь, подозрительно поглядев на старца, ответил:

— Я же не мальчишка!

— А правда, — возвращая ружье, неожиданно спросил Сильвестро, — что по воскресеньям в приходской церкви Тиса не так уж трудно отыскать свободное местечко? Слышал я, что она никогда не бывает битком набита…

— Да какое там битком, если в ней всегда пусто, как у нищего в кармане, — не скрывая удовольствия, отозвался пекарь. Но потом, спохватившись, поправился: — Да, нас, стойких прихожан, наберется не больно много.