мы можем видеть, что они способны научиться даже и таким неестественным для них вещам, и в этом их большое преимущество.

Наблюдая за Табаско со смесью раздражения и восхищения, Габи говорит: «Он всегда такой спокойный, никогда не нервничает. Когда Табаско был еще молодой, он все время искал чего-нибудь необычного. Вы бы видели, какое у него тогда делалось лицо. Вроде "Ага! Что-то новенькое!". Он все время что-то исследовал. Ну и ломал, конечно». Табаско – единственный из «чикос», кто регулярно наведывался в комнаты ученых. Он и сейчас порой это делает, но уже не каждый день, как раньше. «Сейчас он уже не такой любопытный, – не без грусти замечает Габи. – Теперь ему тут все уже знакомо». И она добавляет – с любовью, но как нечто само собой разумеющееся: «Девяносто процентов того, что я узнала о личных особенностях характера ара, я узнала от "чикос". То, что они здесь, вокруг нас, заставляет меня чувствовать, будто наша работа немного смахивает на жульничество».

Во всем разнообразии животного мира особи различаются характером[137]. Одни могут быть более робкими, другие – более нахальными, третьи – любопытными, активными или тихими, спокойными или нервными. О ком бы ни зашла речь – от птиц до пауков, личные особенности влияют на то, как животное кормится, общается, исследует новое, реагирует на опасность или выбирает себе пару. Самки зебровой амадины, которым нравится что-то исследовать, предпочитают самцов, которые тоже отличаются авантюристским нравом. Самки полевых сверчков выбирают более смелых самцов. Самки попугаев-аратинг находят более привлекательными самцов, которые проявляют интеллект при решении задач[138]. Личность – обязательное условие любого новаторства, а значит, в итоге и культуры в целом.

В живом мире новаторства больше, чем вы думаете, и благодаря этому многие животные делают то, что кажется невозможным. Я сам видел, как обыкновенные граклы, птицы из семейства трупиалов, бегают по мелководью вдоль морского побережья, выхватывая из воды и поедая мигрирующих личинок угрей. И я видел, как поморники пьют молоко из сосков кормящих самок морского слона. Но что, пожалуй, еще необычнее – это что в Венгрии представители одной популяции больших синиц – птичек весом от силы 15 граммов – разыскивают, убивают и расклевывают зимующих летучих мышей[139]. Никогда не говори «никогда»!

Индивидуальные различия помогают специализации особей. (Позже во время поездки в Перу на меня вдруг снизошло совершенно неожиданное осознание, что способность к специализации может быть первым шагом на необычном пути к возникновению красоты. Мы к этой мысли еще вернемся.) Способность к специализации очень полезна, поскольку для адаптации к изменяющимся условиям часто нужны специалисты. Там, где я живу, серебристые чайки вовсю используют изменения среды, вызванные деятельностью человека, но делают это совершенно по-разному[140]. В одной и той же гнездовой колонии одни чайки улетают кормиться на море, следуя за рыбацкими лодками и подбирая отбросы, другие отыскивают себе пропитание на мусорных свалках, а третьи продолжают добывать корм, не отступая от естественных для своего вида традиций, то есть охотясь на крабов и моллюсков. Подобный разброс специализаций в пределах одной локальной популяции создает то, что вполне можно назвать культурной средой.

Сходным же образом – и в данном случае это более явно происходит за счет социального обучения, то есть в рамках культуры – каланы перенимают пищевую специализацию своих матерей и придерживаются ее на протяжении всей жизни. Каждый калан охотится лишь на ограниченный набор жертв из всех пригодных ему в пищу морских организмов, обитающих в данной местности[141]. Как утверждают ученые, поиск, добыча и употребление каждой разновидности жертв – морских ушек, морских ежей, улиток, мидий, морских звезд и крабов – «вероятно, требует совершенно различных навыков». Следовательно, набор специализированных умений каждого калана усваивается им из его культурного окружения. Обитающие на морских побережьях кулики-сороки специализируются в способе вскрывания мидий: одни прокалывают их клювом, другие разбивают[142]. Птенцы родителей, которые прокалывают раковины, овладевают той же техникой; птенцы родителей, которые разбивают, действуют точно так же.

Птенцы у ара, как почти у всех прочих птиц, достигают полного размера уже к моменту вылета из гнезда. Но, прежде чем созреть и приступить к размножению, им нужно еще несколько лет, чтобы научиться жить. Очень многими вещами они овладевают социальным путем, это заложено в их культуру. Знание того, что нужно делать и как, – очень важное преимущество, эдакий «туз в рукаве» взрослого животного. По сравнению с неопытным молодняком взрослые особи лучше умеют добывать пищу, да и смертность от хищников среди них значительно ниже. Но обучение необходимым навыкам требует времени, а когда они уже усвоены, применять их оказывается значительно эффективнее, чем учиться чему-то новому. И это приводит к тому же самому результату – к специализации.

Габи и Дон, много лет наблюдающие за «чикос», так сказать, из первых рядов зрительного зала, сумели разглядеть, как личные особенности птиц приводят к формированию разных индивидуальных подходов к усвоению житейских премудростей и как дикие партнеры наполовину ручных особей и их потомки перенимают у них какие-то методы и трюки. Орнитологи уже выявили специалистов среди орлов, пингвинов, альбатросов, бакланов, кайр, куликов-сорок, некоторых певчих птиц, чаек и многих других. Когда я сам тренировал соколов, то заметил, что разные особи по-разному действовали в схожих ситуациях и зачастую приобретали особое мастерство в ловле определенной добычи определенным способом. Лишь одна семья волков в Йеллоустоне специализируется в охоте на бизонов; и только одна-единственная в Миннесоте специализируется на ловле рыбы[143]. Если же чья-то индивидуальная специализация получает распространение и ее подхватывают другие особи, то этот навык или тактика становятся частью культуры.

Однажды утром в 1921 году в Великобритании кто-то открыл дверь, чтобы забрать с порога доставленные молочником бутылки, и с удивлением обнаружил дырочки в крышках из фольги. Эта преступная практика год за годом распространялась все шире, так что спустя 25 лет уже примерно в 30 городах по всей территории страны трудно было найти молочную бутылку с крышкой, не продырявленной охочими до сливок воришками. Злоумышленниками оказались мелкие синицы – лазоревки[144]. И почти столетие ученые, изучающие поведение, задавались вопросом: каждой ли птице приходилось самостоятельно додумываться, как добраться до молока, или же среди них нашелся один гений (а может, несколько одаренных особей), чью находку скопировали другие птицы и социальным путем распространили по всему острову.

Чтобы исследовать способность синиц к культурному распространению поведения, ученые изловили по две взрослые дикие лазоревки в каждой из восьми имеющихся популяций и дали им четыре дня на то, чтобы научиться открывать хитроумно защелкивающиеся коробочки с живым мучным червем, а потом выпустили