Архитектор не сразу понял, о чем она говорит. Какая еще стройка? Потом сообразил, что султанша, очевидно, имеет в виду тюрбе ее мужа, Рустема-паши, который недавно предстал перед Аллахом и должен был быть захороненным в мечети Шахзаде, там же, где и ее старший брат Мех мед.

– Нет-нет, султанша, что вы! Какие могут быть проблемы с постройкой тюрбе! – воскликнул Синан. – Это же не мечеть!

– Да, действительно. – По лицу Михримах Султан скользнула недобрая улыбка. Она думала о многочисленных восстаниях янычар, о грозных воинах, столь не любивших ее покойного мужа. Этот наивный архитектор даже не представляет, что захоронение бывшего великого визиря в мечети Шехзаде может вызвать волнения в народе. Что ж, чистота его помыслов делает ему честь.

– И с проектом вашей мечети тоже все в порядке, работы идут должным образом, – поспешил сообщить Синан, предупреждая вопросы. – Я хотел вас видеть по другому поводу.

– Я слушаю. – Михримах Султан удивленно приподняла бровь. Какие еще вопросы, кроме строительства, могли волновать главного зодчего султана? Хотя… Может, он не так чист и наивен, как кажется? И пожелает сейчас, чтобы она повлияла на отца, попросила его о чем-либо… Мало ли что может понадобиться человеку от повелителя всего мира! К любимой дочери султана нередко обращались с различными просьбами.

А Синан Ага растерял все слова, глядя на приподнятую бровь султанши. Как же она была прекрасна! Будто нарисованная искусным художником – ровный изгиб над дивным миндалевидным глазом, чистый лоб, украшенный полумесяцем… Да за одну эту бровь Синан Ага готов был разрушить все свои мечети и мосты, потому что ни одно строение не отличалось подобным совершенством форм и чистотой линий. О, Аллах, как можно создать такое чудо?! Маш аллах! Это о ней писал Хафиз Ширази, предчувствуя за столетия появление этой необычайной красавицы:

О луна! Ты у солнца взяла свой блеск и свет.

На виске твоем бьется Ковсар… О весна и цвет!

Ты повергла меня в эту ямочку на подбородке,

Как в зиндан, и оттуда – из-под амбры – мне выхода нет.

Синан прерывисто вздохнул. Красота султанши давно терзала его сердце, водопад золотистых волос казался мостом в рай, а за один благосклонный взгляд прекрасных очей он готов был отдать вечную жизнь, дарованную ему Аллахом. Как же высказать все, что долго копилось в душе, собиралось в жаркий, душный комок, расцветало розовым садом? Где найти слова, которые смогут передать всю любовь и поклонение?

Как многие, что не находят собственных слов, Синан обратился к поэтам.

– Я скажу вам словами Хафиза, султанша… – прошептал он, а затем произнес, уже окрепшим голосом:

О, ты – луна! Душа моя – цветы,

Хор соловьев, их звонкие рыданья —

Мои уста! Безумно, страстно, бурно

Поют тебе они безумные страданья.

– Что ты такое говоришь, Синан Ага? – Глаза Михримах Султан широко распахнулись, как двери мечети, приглашающие правоверных к спасению. – Я даже и предположить не могла, что ты – поклонник поэзии. Хотя твои строения – это тоже стихи, только в камне…

Твоей прелестью пристыжена,

Пред тобою роза склонена.

Частицу света ей луна дает,

Но у тебя свой блеск берет луна, —

У архитектора мучительно болело сердце, он чувствовал себя, как на горячих углях костра, которые вот-вот поднимут яркое пламя под дыханием ветра. Но остановиться был уже не в силах.

– Михримах Султан, султанша души моей, зеница ока моего, – зашептал он, падая на колени и утыкаясь лицом в край ее кафтана. – Велите казнить меня, пусть голова моя слетит с плеч, мне уже все равно, только выслушайте!

– Да я слушаю тебя, Синаи Ага, – засмеялась султанша, и Синану показалось, что вокруг, нежно звеня, рассыпались серебряные шарики. – Только ведь ты ничего не говоришь!

– Я люблю вас, султанша! – выдохнул архитектор. – Люблю давно и безнадежно, с тех самых пор, как впервые увидел вас!

Михримах изумленно посмотрела на склоненную перед ней фигуру. О, Аллах, как такое могло случиться, откуда это взялось? А Синаи все говорил задыхающимся голосом, и слезы текли по его лицу, путаясь в седой бороде.

– Пока жив был ваш муж, я любил вас издали, со всей безнадежностью страдания, но теперь, когда вы свободны, султан пожелает связать вас узами брака. Пусть он выберет меня своим зятем!

Я не хочу ничего, султанша, ни должностей, ни почестей, ни богатства, ничего. Только сделать вас счастливой! Только чтоб улыбка каждый день расцветала на вашем прелестном личике! Султанша, я знаю, что стар и сед, но разве это препятствие? Я полон сил, а любовь горит в моей душе!..

– Подожди, Синаи Ага, помолчи… – Михримах Султан коснулась легко его плеча, и архитектор беззвучно застонал. Ему показалось, что острое копье пронзило сердце и теплая кровь льет из груди, и это было мукой, но такой сладостной, что хотелось длить ее вечно.

Встрепенись, взмахни крылами,

Торжествуй, о сердце мое, пой,

Что опутано сетями

Ты у розы огневой,

Что ты в сети к ней попалось,

Ане в сети к мудрецам,

Что не им внимать досталось

Дивным песням и слезали

И хоть слез, с твоей любовью,

Ты моря у ней прольешь

И из ран горячей кровью

Весь по капле изойдешь,

Но зато умрешь мгновенно

Вместе с песнею своей

В самый пыл, как вдохновенный

Умирает соловей.

– О, султанша…

– Встань, Синан Ага, – сказала Михримах Султан. Голос ее был нежным, но чувствовалась в нем властная сталь, недаром она была дочерью великого повелителя мира. – Встань…

Синан поднялся, с надеждой глядя в прекрасное лицо султанши.

– Синан Ага, ты говоришь, что седины твои не имеют значения, но это не так. Пролетевшие над тобой зимы оставили в твоих волосах свой след, заморозили твою бороду, покрыв ее снегом и инеем. Да, они не охладили твою душу, и в сердце твоем по-прежнему поет солнечная весна, но тело уж не имеет былой мощи. А я молода…

– Но, султанша… – заговорил было архитектор, но Михримах властным жестом остановила его.

– Подожди, Синан Ага, не перебивай, я еще не закончила. Что предлагаешь ты мне? Стать женой главного зодчего? Множество женщин ухватится за такую возможность, сочтя ее счастьем. Но я – Михримах Султан, единственная дочь султана Сулеймана, повелителя мира! Мне нужно больше.

– Моя любовь! Я отдаю свою любовь, свою душу, всего себя! – воскликнул Синан.

– Да, я поняла это. – Губы Михримах дрогнули, складываясь печальной улыбкой. – Всего себя… Но я хочу не этого, Синан Ага. Я не люблю тебя, и ты это знаешь. Но знай и то, что я вообще никогда не испытывала этого чувства, жар любви не опалял мне душу, ее свет не коснулся моего сердца. И для меня в этой жизни есть только одно… То, чего ты не можешь мне дать.