Но попытка выполнить директиву «срочно и тайно доставить Иванова в порт на русский корабль для препровождения в Москву для дачи показаний» встретила препятствие в виде притормозившего впереди автомобиля с откидным верхом, из которого внезапно появился человек с пулеметом Шоша, открывший огонь в упор по их машине…

…Дальнейшее Мостовский помнил смутно, придя в себя в изрешеченном пулями автомобиле. Впереди завалился на бок посол Извольский, рядом Иванов весь в крови, но еще дышащий, и унтер Урядный, вырывающий заклинившую дверь со стороны арестованного генерала.

Мостовский кинулся было к Иванову, но тот успел произнести лишь два слова:

– Где благодарность…

…И вот теперь он сидит в кабинете покойного Извольского и читает горячую бумагу из Москвы. С одной стороны, он прекрасно понимал причину, по которой из Москвы пришел именно такой вариант назначения. Вероятно, ни у кого из работавших во Франции русских дипломатов не была настолько велика дистанция между собственным сознанием и окружающей внешней действительностью. Каждый из дипломатов или сотрудников русской военной миссии имел во Франции какие-то личные связи, привязанности, обязательства, стереотипы, представления о границах допустимого, о самой возможности вдруг оказаться с французами чуть ли не в состоянии войны. Разумеется, в такой ситуации был риск того, что любые распоряжения из Москвы нивелировались бы осознанным или несознательным, но саботажем, корректировались бы исходя из прежних договоренностей и личных отношений.

Да, лично он был в этом плане абсолютно чист и свободен, не имея во Франции никого знакомых и не имея на душе груза прошлого. Но неужели государь прогнозирует, что дела пойдут настолько плохо, чтобы эти соображения имели такое решающее значение? Как он может действовать, имея весьма смутные представления об окружающей обстановке, о расстановке сил и общих политических раскладах, об интригах, сплетнях высшего света, о слухах, циркулирующих на базарах, о настроениях в различных воинских частях, о сотнях и тысячах других вопросов?

От такого назначения попахивало так, что впору было отдавать приказ готовить здание посольства к отражению штурма. И вообще, готовиться к такому, что не дай бог никому. И придется ему, капитану Мостовскому, до этого командовавшему лишь полковой разведкой, командовать дипломатами, полковниками да генералами! Нет, разумеется, он не просто капитан, все ж таки он флигель-адъютант при Особе Его Императорского Величества, назначенный в чин зауряд-полковника, и имперский комиссар на минуточку. Но все же, все же…

Как же все паршиво!

Что ж, сама возможность получения этого назначения оговаривалась, и Михаил Второй давал довольно пространные инструкции на разные случаи. Вот только никто не предполагал, что ситуация обернется именно таким образом. События после убийства посла вышли полностью из-под контроля, смахнув со стола все оговоренные варианты. Да, он готовился и к этой своей роли, но вообще-то предполагалось, что это будет самый крайний и экстренный случай, случай, при котором посла Извольского потребуется отстранять от руководства посольством, в случае каких-то безумных выходок с его стороны. Но и этот вопрос мог возникнуть только через несколько недель, а не прямо сейчас. И предполагалось, что к тому моменту в Париж прибудет профессиональный дипломат, который и должен будет сменить Извольского на посту посла России во Франции.

Но пока не прибудет новый посол, ему, Александру Петровичу Мостовскому, придется быть временным поверенным в делах Российской империи во Французской Республике. А события сейчас развиваются с такой скоростью, что неизвестно, прибудет ли новый посол в Париж вообще.

А пока задача получена и ее надо выполнять, а это значит, что предстоят сложные согласования с союзниками, которые вряд ли обрадуются желанию русских перебросить свои бригады с французского фронта на далекие Балканы.

И что-то подсказывало ему, что вопрос с убийством посла в Москве также не спустят на тормозах…

Москва. Большой кремлевский императорский дворец.

19 марта (1 апреля) 1917 года

– Его императорское величество Михаил Александрович, император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая! – Барон Корф провозгласил мое явление и отошел в сторону. В кабинете все встали. Служители в ливреях распахнули двери, и я энергичной походкой вошел в свой официальный императорский кабинет. Да, в кои-то веки мне и этот кабинет вдруг пригодился.

– Добрый день, джентльмены!

Я говорил не просто по-английски, но и к тому же с американским акцентом. Быть может, мой «американский» английский и отличался от языка столетней давности, но могу предположить, что не так уж и сильно, ведь в свое время я учил академический язык, а не сленг трущоб.

Присутствующие склонили головы в неком демократическом варианте поклона. Я уселся в кресло у жарко пылающего камина и милостиво позволил:

– Присаживайтесь, джентльмены.

Все репортеры расселись, а фотографы, операторы и прочие хроникеры занялись своим прямым делом. Затем старейший из американских журналистов поднялся и сказал:

– Ваше императорское величество, от имени своих коллег по цеху я хотел бы выразить вам глубочайшую признательность за то, что вы согласились лично дать интервью ведущим изданиям Соединенных Штатов. Уверен, что нашим читателям будет чрезвычайно интересно узнать из первых уст о происходящем в России, а также о ваших планах на будущее. Признаюсь – новости из вашей страны уже несколько недель не сходят с первых полос крупнейших газет Америки.

Я кивнул.

– Что ж, джентльмены, я рад принимать вас в своей резиденции и рад, что события в моей стране вызывают интерес среди ваших читателей. Впрочем, может ли быть по-иному? Ведь Россия – ближайший сосед США, и не так уж много стран, с которыми у Америки есть общие границы. Пусть водные границы, но ведь Россию от США отделяет лишь каких-то полсотни миль, не так ли?

Репортеры неопределенно закивали, делая пометки в своих блокнотах.

– Итак, джентльмены, – взял слово Суворин, – кто задаст первый вопрос?

– Ваше величество, господин министр, с вашего позволения. Тим Бэнкс, «Вашингтон пост». Вначале я хотел бы поздравить вас с началом вашего правления и пожелать вам лично успехов в этом деле, а вашей стране всяческого процветания!

Усмехаюсь.

– Благодарю вас, мистер Бэнкс. Хотя я не уверен, что меня нужно именно поздравлять, тут скорее подошло бы выражение сочувствия. А вот можно ли будет поздравить Россию с моим царствованием, это, думаю, покажет время.

Репортер изобразил понимание.

– О, да, начало вашего царствования выдалось непростым. Волнения, попытки государственных переворотов, покушения, одно время было даже ощущение, что вот-вот случится революция. Москва бурлит. Вам, вероятно, непросто.

Качаю головой.