Невидимка-Гриффин по-своему не менее убедителен, чем люди, среди которых он очутился. Это не сказка, а добротное реалистическое повествование. Фантастическая посылка разработана совершенно реалистическими средствами. Здесь показано все, что нужно, доказано все, что возможно. И потом, разве сказочным героям приходилось когда-нибудь так туго? Шапка-невидимка из русских сказок или плащ-невидимка из германского эпоса сразу избавляли своего обладателя от всех хлопот и давали ему необыкновенное преимущество перед всеми. Гриффин живет в ином мире – реальном. Ему все время что-то мешает, планы его срываются. Он не успевает подготовить себе невидимую одежду и дрожит от холода, шлепая босиком по грязным лондонским улицам и оставляя за собой следы, которые сразу же привлекают внимание мальчишек; он простужен и ежеминутно выдает себя громким чиханием. Осуществить свое превращение ему пришлось раньше времени, и теперь он не знает, как снова стать видимым… Невидимость – отнюдь не единственное отличительное качество этого героя. Чем больше мы вглядываемся в него, тем больше убеждаемся, что перед нами – очень своеобразная личность. Да и разоблачение Гриффина происходит не только в силу обстоятельств, но и потому, что человек он неуравновешенный и эксцентричный. Он не привык сообразовывать свои поступки с обстановкой и думать об их далеких последствиях.

Всякое его действие – это непосредственная на что-то реакция. И несообразность его поведения не меньше удивляет окружающих, нежели его странное обличье. Высшим проявлением этой несообразности оказывается своего рода спектакль, который он разыгрывает перед людьми, ворвавшимися в его комнату. Он обретает невидимость у них на глазах не только для того, чтобы незаметно уйти от них. Он еще наслаждается производимым эффектом. Но так или иначе, а он разоблачен. И тут комедию нравов, в которую по-своему вписывался и сам Гриффин, сменяет нечто другое – куда более важное и опасное. На первых страницах романа Гриффин не более нам понятен, чем жителям суссекской деревушки Айпинг, куда он прибыл. Но чем дальше разворачиваются события, тем больше раскрывается он для нас не в одних лишь внешних своих проявлениях. Обыденная обстановка, в которой происходит действие, не помешала Уэллсу выявить и «второй план» происходящего.

Гриффин, каким он открывается нам из его рассказа о собственном прошлом, был всегда занят исключительно своими исследованиями, а значит, и достаточно самососредоточен: «Изучение природы делает человека в конце концов таким же безжалостным, как и сама природа». К тому же и жизнь шаг за шагом все больше ожесточала его. Заканчивать начатую работу приходилось в ужасных условиях. И перед ним рушились одна моральная преграда за другой. Но все же Гриффин не остается неизменным на протяжении даже того короткого периода, когда мы можем воочию проследить его историю. В айпингский трактир «Кучер и кони» приходит человек, у которого за спиной немало недобрых дел, но пока что он мечтает лишь об одном: найти способ вернуться в видимое состояние. Беды, которые влечет за собой невидимость, он уже испытал. Да и обличие пришлось приобрести самое отталкивающее – маскарадный картонный нос, забинтованное лицо, темные очки, перчатки, которые ни при каких обстоятельствах нельзя снять… Но с момента, когда он разоблачил себя перед хозяевами и посетителями трактира и, вызвав всеобщую панику, бежал из него, перед нами уже не тот человек. Потребуется совсем малый срок, чтобы Гриффин превратился в маниакального убийцу, одержимого жаждой власти. Если нельзя уйти от окружающих, надо их себе подчинить. Теперь им движет лишь стремление встать над людьми. А впрочем, не гнездилось ли в нем нечто подобное и прежде? Пусть в другой форме. Презрение к обывателям проистекает у Гриффина из прекрасного их понимания. Он знает их по себе. И его ненависть к ним – из того же источника. Ему стоило такого труда вырваться из этой среды, а теперь она снова оказалась властна над ним. Но он опять над ними поднимется! Теперь у него есть для этого средство – невидимость. И он их всех подомнет под себя! Нет, не поднимет до себя, а именно под себя подомнет. Разве кто-нибудь из них поступил бы иначе? И почему иначе должен поступить мещанин, овладевший, пусть даже ценой собственных трудов, великой научной тайной? Ведь не занятия же наукой могли человечески его обогатить! Гриффин мечтает покорить человечество, установив царство террора. Но история этого завоевания не переносится в романе на широкие земные просторы. Она как началась, так и кончилась в пределах нескольких суссекских деревушек. «Человек-невидимка» – один из эпизодов той «человеческой комедии», которую Уэллс писал всю жизнь. В несовпадении масштабов заурядной человеческой личности с грандиозностью задач, стоящих перед человечеством в целом, Уэллс видел трагедию. Но каждый из эпизодов этой трагедии тяготел к комическому. В истории Гриффина – даже в самые мрачные моменты – упор делается не на слове «человеческая», а на слове «комедия», пусть даже это будет «мрачная комедия», как принято называть некоторые пьесы Шекспира.

Какая дикая мысль: начать покорение человечества с разгона деревенского праздника, а царство террора с убийства ни в чем не повинного, безобиднейшего мистера Уикстида, сорокапятилетнего управляющего соседним поместьем! И все же человеческое то и дело пробивается сквозь это «условно комическое». Вид первой жертвы потрясает Гриффина. С ним случается истерический припадок. Правда, он снова просыпается сильным, деятельным, хитрым и злобным. Ему кажется, что игра только еще началась. Но это – последний день его жизни. Пытаясь убить предавшего его университетского товарища Кемпа, он гибнет сам. Что он намеревался сделать в этот день – начать «царство террора» или просто удовлетворить свою жажду мести? Мы можем сколько угодно негодовать против Гриффина, но мы невольно если не сочувствуем ему, то, во всяком случае, его понимаем. Как ни бесчеловечны его намеренья и поступки, он с начала и до конца остается человечески ощутимым, а потому и пробуждает в нас человеческое к себе отношение. И кончается история Гриффина никак не криками торжества, а нотой глубокого сожаления: «Тело накрыли простыней, взятой в кабачке «Веселые крикетисты», и перенесли в дом. Там, на жалкой постели, в убогой, полутемной комнате, среди невежественной, возбужденной толпы, избитый и израненный, преданный и безжалостно затравленный, окончил свой странный и страшный жизненный путь Гриффин – первый из людей, сумевший стать невидимым. Гриффин – даровитый физик, равного которому еще не видел свет». Погиб опасный безумец. Но еще погиб человек и великий ученый. Этим заканчивается история Гриффина, но не роман. Последнее слово принадлежит совсем другому лицу. Когда Гриффин лишился своего маскарадного наряда, он вынужден был искать кого-нибудь, кто носил бы за ним записи его опытов и все, что он ему поручит. Какое-то время ему приходилось пользоваться услугами мистера Марвела. Он скоро понял, что сделал неправильный выбор, но другого выхода у него не было. Викторианский обычай прибавлять к каждому имени слово «мистер» не должен нас обманывать. Мистер Марвел, видимо, не очень любил тот способ, каким он добывал свое скудное пропитание, свою драную одежду и всегда недостававшую ему выпивку, но другие способы он любил еще меньше, ибо к труду приспособлен не был и внутренней потребности в оном не испытывал.

Был он профессиональным бродягой, что-то у кого-то выклянчивал и в услужение к Гриффину поступил не по доброй воле – тот его принудил. А потому он и счел себя вправе, едва лишь представилась возможность, сбежать, присвоив заодно все, что при нем было, включая изрядную сумму денег. Вот с этим-то мистером Марвелом мы и сталкиваемся на последних страницах романа, причем иначе как «мистером» его теперь и не назовешь. Он более не бродяга какой-то, а почтенный человек, хозяин трактира. Особой предприимчивостью он не отличается, но весьма заботится о респектабельности своего заведения и, разумеется, своей собственной. Свой мохнатый цилиндр он, следует думать, давно заменил на что-нибудь поновей, одежду свою теперь застегивает на пуговицы, а не завязывает веревочками, слывет человеком умным и бережливым, а уж о дорогах Южной Англии сообщит вам столько подробностей, что не сыщешь ни в каком путеводителе. Но у этого новоявленного буржуа тоже, оказывается, есть своя мечта. Такая же, как у Гриффина. Знаний, жаль, не хватает, иначе прочел бы, что тот записал в своих дневниках, и тоже стал невидимкой. И уж поверьте, лучше бы распорядился своей невидимостью,