это достовернейшим образом. В Соединенных Штатах в те годы насчитывалось шесть миллионов человек, регулярно слушавших радио. Возможно, не все читали перед этим программу передач, кто-то включил приемник уже после того, как диктор объявил, какая передача начинается, а кто-то вообще никогда не слышал про Герберта Уэллса и про его роман. Что сыграло какую роль – трудно сказать. Во всяком случае, около миллиона человек приняло инсценировку за действительный репортаж. И в стране вспыхнула паника. «Тысячи перепуганных людей готовились к эвакуации или горячо молились о спасении, – рассказывает американский профессор астрофизики Доналд Мензел в своей книге «О «летающих тарелках»». – Некоторые считали, что на страну напали немцы или японцы. Сотни призывали к себе родных и друзей, чтобы сказать им последнее прости. Многие просто бегали как угорелые, сея панику, пока наконец не узнали, в чем дело. В полицию непрерывно звонили люди, взывая о помощи: «Мы уже слышим стрельбу, мне нужен противогаз! – кричал в трубку какой-то житель Бруклина. – Я аккуратно плачу налоги»…

Дороги и телефонные линии в течение нескольких часов были забиты до отказа. От страха люди часто теряют здравый смысл. С крыши одного нью-йоркского здания кто-то видел в бинокль вспышки разрывов на поле битвы. Другой слышал свист марсианских снарядов. Многие слышали орудийную стрельбу. А некоторые даже ощущали запах газа или дыма. Скоро все узнали истину. Хотя паника и улеглась, страсти кипели еще много недель. Возмущенная пресса обвиняла мистера Уэллса в том, что он недостойно сыграл на легковерии публики… Федеральная комиссия связи поставила вопрос о цензуре радиопередач…» Конечно, Орсон Уэллс и его сотрудники не ожидали такого эффекта и, как говорится, недооценили своих талантов, но они, очевидно, недооценили и талант Герберта Уэллса. Сам он немедленно присоединился к «возмущенной прессе». «Глубоко огорчен последствиями радиопередачи, – телеграфировал он. – Я снимаю с себя всякую ответственность за столь вольное обращение с моей книгой».

Но ведь даже в тех случаях, когда Орсон Уэллс вводил что-то от себя, он неизменно опирался на автора и подхватывал его намеки! Ответственность Герберта Уэллса была очень велика: он написал на редкость убедительный роман. Радиопаника в США, как ее принято с тех пор называть, произошла через сорок лет после выхода «Войны миров» отдельным изданием, причем между 1898 и 1938 годом лежала первая мировая война. Инсценировка Орсона Уэллса отстоит от нас еще на пятьдесят лет, а от романа Уэллса нас отделяют уже две мировые войны, и сегодня человечеству есть чего бояться помимо боевых треножников марсиан, да и не прилетят к нам марсиане – все теперь знают, что Марс – мертвая планета. А «Война миров» по-прежнему захватывающе интересна. Она живет своей жизнью, как и полагается крупному произведению искусства. И, надо думать, останется живой и тогда, когда отпадет опасность глобальной катастрофы, которая может случиться без всякого вмешательства марсиан.

«Война миров» писалась почти одновременно с «Человеком-невидимкой», отчасти даже вперемежку с ним. И все же для Уэллса это был уже следующий шаг. «Остров доктора Моро» поражает масштабом мышления автора, но на каждом шагу выдает свою романтическую природу. В конечном счете это – огромная, детально развернутая художественная метафора. «Второй план» «Человека-невидимки» нисколько не мешает узнаваемости обстановки и людских проявлений. Однако для того, чтобы от случившегося в нескольких суссекских деревушках перекинуть мост к трактуемым в романе широким социальным проблемам, требуется некоторое умственное усилие. «Война миров» совмещает достоинства обоих романов. Она соперничает с «Островом доктора Моро» уже не только широтой художественного мышления, но и непосредственным масштабом происходящих на наших глазах событий, нигде не утрачивая доказательности, психологической достоверности, напряженности действия, отработанности каждого эпизода. Это роман с большими взлетами, но при этом и без провалов. Именно «Война миров» помогла Уэллсу завоевать признание за пределами англоязычного мира. В год выхода «Войны миров» появились две первые статьи об Уэллсе в России, и этот роман был первым его произведением, переведенным в тот же год на русский язык. Интересно, что, когда петербургское издательство Пантелеева предприняло в 1901 году попытку выпустить Собрание сочинений Уэллса, первый его том открывался все той же «Войной миров». В год выхода «Войны миров» начали (правда, в хронологическом порядке) переводить Уэллса и во Франции. А Бернард Шоу, критик невероятно придирчивый, сказал про «Войну миров», что это «превосходнейшая вещь, ее невозможно отложить, пока не прочитаешь до последней строчки».

Сам Уэллс тоже, видимо, высоко оценивал этот роман. Во всяком случае, из всей своей фантастики он только его отправил в ноябре 1906 года Льву Толстому, когда тот захотел познакомиться с его творчеством. Если окинуть единым взглядом первые четыре романа Уэллса, особенно задержавшись взором на «Машине времени» и «Войне миров», возникает ощущение какого-то философски-художественного чуда. Уэллсу все больше удается закреплять в реальности и драматизировать то, что на каждом шагу грозит обратиться в систему отвлеченных понятий. Ведь «Война миров» в не меньшей степени «роман о времени», чем «Машина времени», но этот роман уже не требует никаких отсылок к Хинтону и не дает никакого материала в руки мистику Данну. Философские выкладки Уэллса, следует вспомнить, родились не из одних только занятий биологией и новой физикой. С их помощью он хотел осмыслить самое жизнь. И теперь они на каждом шагу возвращались к жизни, нисколько ее не абстрагируя, а лишь помогая увидеть ее во всей широте. Уэллс нигде не забывает обыденность, но обязательно сталкивает ее с мертвой точки и так убыстряет ход событий, что сегодня нам почти незаметное начинает вдруг надвигаться на нас, увеличиваться в объеме, становится не просто хорошо различимым, но обнаруживает множество деталей, о которых мы наперед не могли догадаться. А потом нам представляется возможность вернуться назад и, кинув новый взгляд на минувшее, понять наконец, что из будущего коренилось в сегодняшнем дне. Одна из задач будущего в романах Уэллса – снять покров с настоящего. «Война миров» не составляет исключения. Две недели герою романа приходится провести в полузасыпанном доме в обществе теряющего рассудок священника, который непрерывно твердит, будто нашествие марсиан – наказанье божье за людские грехи. Что ж, в известном смысле он прав. Победа не далась марсианам совсем уж просто.

Три их треножника погибли, армия и флот землян показали несколько примеров подлинного героизма, и все же их поражение – расплата за робость мысли, ограниченность, предрассудки, мелкость чувствований. В известном смысле Уэллс не щадит даже главного героя, от лица которого ведется рассказ. В начале романа тот сочиняет типично позитивистскую статью о прогрессе морали вместе с прогрессом цивилизации. Как легко догадаться, статья эта никогда не будет дописана. Нашествие марсиан заставит его думать по-другому. Ну, а что сказать о всех этих бесчисленных клерках, живущих в окрестностях и пригородах Лондона?!

«У них нет мужества, силы, гордости. А без этого человек труслив. Они вечно торопятся на работу… С завтраком в руке они бегут как сумасшедшие, думая только о том, как бы попасть на поезд, на который у них есть сезонный билет, боясь, что их уволят, если они опоздают. Работают они, не вникая в дело; потом торопятся назад, боясь опоздать к обеду; сидят вечером дома, опасаясь проходить по глухим улицам; спят с женами, на которых женились не по любви, а потому, что у них есть деньги. Жизнь их застрахована и обеспечена от несчастных случаев. По воскресеньям они думают о Страшном суде. Как будто ад создан для кроликов. Для таких людей марсиане прямо благодетели: чистые, просторные клетки, отборная пища, порядок, полное спокойствие. Пробегав на пустой желудок с недельку по полям и лугам, они сами придут и станут ручными. Даже еще будут рады. Они будут удивляться, как это они раньше жили без марсиан. Представляю себе всех этих завсегдатаев баров, сутенеров и святош… Среди них появятся разные секты. Многое я видел раньше, но понял только теперь. Найдется множество откормленных глупцов, которые примирятся с новым положением; другие же будут мучиться тем, что это несправедливо и что они должны сделать что-нибудь. При таком положении, когда нужно на что-нибудь решиться, слабые и те, которые