— Так?

— Да всё правильно.

Прикосновение вышло не из приятных, на миг показалось, что я вкладываю что-то в руку покойнику. Тихо зажужжав, механизм забрал монету, спрятав ее в складках потрепанной, специально состаренной ткани, слоями скрывавшей тело старухи. Оттуда же с секундной задержкой гадалка достала карту и протянула ее мне. С темного, мрачного изображения на меня смотрел человек в петле.

— Повешенный?

— Говорит о тупиковом положении, придется менять взгляд на некоторые вещи, чтобы выпутаться из сложившейся ситуации.

Аластор сказал это настолько спокойно и уверенно, что я не стала спорить, более того, этот странный знак показался мне чересчур ярким. Кажется, еще чуть-чуть, и я ощутила бы легкое трение стягивающейся веревки на своей коже. Шея ли или ноги будут подвешены, неважно, пока не вижу и не знаю той угрозы, что нависает надо мной, положение кажется поистине плачевным.

— Аластор, ты снова пугаешь гостей своими игрушками?

Мягкий женский голос послышался со стороны входа в зал. Кейн просиял и, отдав карту обратно гадалке, осторожно развернул меня за плечи к вошедшей.

— Прежде чем ты начнешь меня распекать за шалость, посмотри, кого я к тебе привел, матушка.

Стуча низкими каблуками по мраморному полу, к нам шла уже достаточно пожилая дама с гордой осанкой, множеством мелких морщин возле плотно сжатых губ и цепким, строгим взглядом аристократки. Подслеповато прищурившись, она посмотрела на меня и чем ближе подходила, тем медленнее становился ее шаг, пока дама совсем не замерла на месте, будто пораженная громом.

— Здравствуйте, леди Катарина Кейн.

К горлу подступила тошнота. Я помнила, помнила ее по тем дням, когда Ньярл в чужом обличии предстал однажды перед Адамом. Тогда, стоя возле трона в качестве придворного мага, он с болью в сердце наблюдал, как Катарина винила короля в смерти супруга и просила объяснить, за что вообще советника пытали в собственном доме на глазах семьи. Стоило лишь обратиться к тем воспоминаниям, как в ушах снова раздавался плач и срывающийся крик смелой, но отчаявшейся женщины, потерявшей своего любимого мужа по чьей-то глупой прихоти. Вместе с ним, вторя голосу матери, я не могла не припомнить вырывающегося из рук стражей Аластора, услышавшего, что его мать собираются отправить под стражу ни за что, лишь из-за дурацкого платья и плохого настроения монарха.

И я отчасти был виновен в этой случайной смерти.

Неправда.

Правда, ты сама знаешь это, моя месть задела невиновных.

Я бы так не сказала. Все приказы отдавал король, к тому же ты сам знаешь, что творилось в его голове и о чем он думал в первую очередь, пока Катарина сходила с ума от этой несправедливости.

— О, боги, моя славная Лили, моя милая Лили, золотце моё…

Порывисто бросившись ко мне, леди обвила плечи руками и крепко накрепко прижала к себе, словно вновь обретенное дитя. По ее бледным щекам потекли слезы, губы заполошно расцеловали мою макушку. Повторяющиеся причитания быстро сменились всхлипами. Растерявшись, я замерла послушно, уткнувшись в худое плечо и отчаянно краснела, чувствуя себя невероятно неловко. Носа коснулся запах старомодного парфюма, мыла и совсем чуть-чуть старости.

— Ох, как же я скучала по тебе, как же я виновата, не уберегла, не уберегла от зла, не спрятала, не защитила, не спасла… ох, моя бедная, несчастная Лили…

— Простите…

— Нет-нет-нет, ты меня прости, прости, пожалуйста, я должна была ему помешать, должна…

Ноги Катарины начали слабеть, я ощутила, что она всё больше держится за меня, явно растеряв силы после нервного потрясения. Осторожно направив ее на софу, я села рядом, позволяя дальше обнимать меня. Несмотря на странность ситуации, мне не хотелось прерывать леди, позволяя ей выразить и озвучить все накопившиеся чувства. Слова и извинения снова закончились, но слезы всё еще щедро лились на мою голову. Теплые ладони гладили по волосам так, будто это мне нужно было успокоение, а не Катарине. Аластор, загремев посудой, подошел к матери и прикоснулся к ее плечу, протягивая чай.

— Матушка, возьми, выпей и не пугай гостью, а то она подумает, что ты и правда приняла ее за прошлую королеву.

— Ах, прошу прощения, я знаю, знаю, что она не вы, но это выше моих сил, я так долго корила себя, мучала, а тут…

Забрав напиток из рук сына, Катарина залпом выпила половину чашки. Огромных сил ей стоило отпустить меня и хотя бы попытаться успокоиться, но пальцы то и дело цеплялись за мой рукав, словно она боялась вновь меня потерять.

— Всё хорошо, я понимаю ваше состояние, хотя не знала, что вы с Лилит были близки.

— Еще как были, она появилась в Санктуме как знак свыше и сразу стала набирать сторонников, чуть ли не культ для поиска детей и взрослых с темной крупицей дара. Это не могло пройти и мимо меня, в нашем роду издавна передаются тайные страницы для тех членов семьи, что могут их использовать.

Вытащив платок из кармана, леди Кейн промокнула уголки глаз. Аластор, присев рядом с нами, вручил мне печенье и чай.

— Матушка, я думаю вам стоит пройти в тайник.

— Да-да, конечно.

Опершись на руку сына, Катарина поднялась на ноги и потянула меня за собой. Стены зала, полного механических созданий, сменились на длинный коридор с дверьми в комнате по одной стороне и окнами в сад с другой. За ним, у лестницы на второй этаж, мы остановились и пошли в совершенно незаметный проем. Тайная дверь, неотличимая от обычной каменной панели дома, сдвинулась, стоило леди прикоснуться к гладкой поверхности. Там, спустившись на этаж ниже, мы оказались в небольшой комнате с множеством деревянных ящиков, большим платяным шкафом, парой стульев и книжной тумбой. Замерев посередине тесного помещения, я с удивлением оглядела пространство. Аластор остался наверху, со мной была только Катарина.

— Здесь весь перечень, держи.

Сунув мне в руки записную книжку с кожаной обложкой, леди по-хозяйски распахнула шкаф и вытащила один из специальных чехлов для хранения одежды. Спустя несколько мгновений чуть дрожащие пальцы показали мне знакомый изумрудный подол с игриво выглядывающими из-под него кружевами. Не веря своим глазам, я открыла было рот, спросить, как Катарина сохранила этот наряд, если его обязаны были сжечь, но вовремя прикусила язык. Меня не было тогда в Санктуме, и я никак не могла узнать о его судьбе.

— Это лишь одно из платьев Лилит, оно ей нравилось, очень нравилось, но после первых родов стало слишком большим.

— Большим?

— Лили много нервничала и первое время отказывалась есть.

Набрав в легкие как можно больше воздуха, я