Мурри ответил согласием, останавливаясь рядом со мной и тяжело прислоняясь к стене.

— Так или иначе, я очнулся в его кресле, благодаря полумертвой девушке, запомнившей мою внешность, и тому, что мой коллега в то время произнес мое имя, и вскоре все началось, — он ухмыльнулся, пока я ждала продолжения. — Нет необходимости в этих подробностях. — Видимая дрожь охватила его, когда он оторвался от стены.

— Подожди, — сказала я, прежде чем он успел уйти. — Значит, сенатор хотел твоей смерти?

Он кивнул.

— Но сначала он хотел получить ответы. Местонахождение моих коллег, моего работодателя, все, что я знал.

— И совершенно очевидно, что Томас тебя не убил.

— Верно, — сказал он, приподняв губы в улыбке, затем вздохнул. — Я мгновенно отвечал на все, что он спрашивал, и, думаю, тот факт, что я не умолял сохранить мне жизнь, а вместо этого просил покончить со мной, заставило его остановиться.

— А потом он предложил тебе работу.

— Или это, или смерть, — сказал Мурри, оставляя меня разбираться в туманных деталях. — Что, в любом случае, ожидало меня, если бы Томас освободил меня.

— Но разве у тебя нет семьи? В Мексике? Где угодно?

Мурри сунул руки в карманы костюма и пошел назад.

— Для меня она не важна. Они считают, что я мертв, и никогда не помогали мне выжить, пока я рос. Так что, — он пожал плечами, — кровные узы не так уж много значат для меня.

Размышляя об этом, я прислонилась спиной к окну, уставившись в пол.

— О, и, Джемайма? — Я посмотрела на него, когда Мурри быстро перевел взгляд за мою спину, а затем тихо сказал: — Я всегда думал, что он асексуал, так что прими это во внимание, прежде чем, в конце концов, убежишь отсюда.

Это вызвало у меня приступ смеха, но затем я нахмурилась.

— Подожди, серьезно?

— Мы здесь не лжем.

— Ха, — сказала я вслух, мое сердце застряло где-то в горле. — Эй, Мурри?

Он выглянул из-за угла в конце длинного коридора.

— Хм?

— Мне жаль… насчет твоей тарелки.

От его глубокого смеха у меня перехватило дыхание, когда он оставил меня наедине со всем, что сказала.

Давая информации осесть в моей голове, я размышляла о том, какая жизнь, должно быть, была у Мурри раньше. Какого́ ему было приговорить свою душу и многих женщин к пожизненному аду.

В кабинете периферийным зрением я зацепилась за старый проигрыватель. Подойдя к нему, заметила полку с пластинками и после недолгой паузы начала их перебирать.

— Бу-у-у!

Подпрыгнув, я прыснула со смеху, когда обернулась и увидела Лу с влажными волосами и теплой улыбкой.

— Ты напугала меня, малышка Лу.

Ее улыбка стала шире, пока она босыми ногами топала по полу.

— Ты плавала?

Лу-Лу кивнула.

— Папа учит меня дважды в неделю, но на сегодня я закончила. Мне нужно было принять душ, а потом я целую вечность пыталась найти тебя.

Я ухмыльнулась ее словам.

— Что ж, ты нашла меня.

Она бочком подошла ко мне, изучая записи.

— Папа говорит, что они принадлежали бабушке и дедушке.

— Тебе что, запрещено к ним прикасаться?

Она посмотрела на проигрыватель, который, казалось, был в идеальном состоянии, и на нем не было ни пылинки, затем промурлыкала:

— Я — нет, но, — она улыбнулась мне, — он сказал, что тебе тоже нельзя?

— Нет. — Обычно я подчинялась требованиям родителей, но не в этот раз. — Он не запрещал. Как насчет того, чтобы ты закрыла глаза и указала пальчиком на пластинки, и куда он коснется, то мы и мы включим.

Лу подпрыгнула на пятках, прикусив губу, и вслепую ударила рукой по воздуху. Мы рассмеялись, когда я приблизила ее руку, и она вытащила первую пластинку, к которой прикоснулся ее палец. Мое сердце упало и воспарило одновременно, когда я увидела, что это был альбом Fleetwood Mac’s «Rumors».

Воспоминание о моей маме, покачивающей бедрами и нежным голосом напевающей под тот же альбом, когда она убирала в доме или ухаживала за садом, пронизано острыми, как бритва, когтями.

Я вытащила пластинку, пока Лу открывала пластиковый корпус на проигрывателе.

Желая посмотреть, будет ли он работать, и потому что я хотела выбросить из головы множество душераздирающих воспоминаний, пусть даже ненадолго, я осторожно поставила пластинку, а затем установила стрелку на трек номер четыре.

Комнату наполнил скрежещущий звук, и я немного подрегулировала тонарм (прим. пер.: Тонарм — это деталь проигрывателя, которая удерживает головку звукоснимателя в нужном положении относительно пластинки. От длины и конструкции тонарма во многом зависит точность считывания музыки.), пока не зазвучала композиция «Don't Stop».

— О-о-о, — пропела Лу, хлопая в ладоши. — Мне это нравится!

На глаза навернулись слезы, и, чтобы сдержать их, я взяла Лу за руки.

— Пойдем.

Посреди комнаты, окруженный призраками ушедших предков и преследуемый их историями, я танцевала вместе с Лу и искренне улыбалась.

Ее смех был почти таким же громким, как песня, и даже более волшебным. Он обладал способностью осушать слезы и прогонять призраков. Ее маленькая душа была подарком темному, загадочному мужчине и всем остальным, кому посчастливилось ее знать.

И не имело значения, что я танцевала, как на детской дискотеке. На какую-то мимолетную минуту ничто не имело значения, кроме существования.

— Папа! — Лу отпустила мои руки, и я замерла, увидев Томаса в дверном проеме, его волосы и белая рубашка были влажными, как будто он поспешно натягивал их.

Я сглотнула, ожидая увидеть гнев из-за того, что прикоснулась к его вещам, что наполнила его дом ужасов смехом и музыкой, но потом сглотнула по другой причине. Он улыбался, прикусив зубами нижнюю губу, пытаясь сдержать свои эмоции.

— Давай танцевать, давай танцевать!

Все еще глядя на меня, он позволил Лу увлечь себя в комнату, и секунду спустя я почувствовала его руку в своей. Улыбнувшись, я наклонила голову, и мы снова начали танцевать. Томас был таким же бестолковым, как и мы с Лу, что усугублялось его скованными движениями. Но для Лу-Лу он старался, и для моего сердца это было опасно.

Потому что, подобно позднему восходу солнца, стало ясно, что, если Томас Верроне кого-то любит, то нет ничего такого, чего бы он для него ни сделал.

Одна песня закончилась и началась другая, и я почувствовала, как рука Лу выскользнула из моей, но была слишком увлечена другой рукой, которая заменила ее, и медленной мелодией «Songbird», что даже не оглянулась посмотреть, куда она ушла.

— Голубка, — Томас притянул меня к себе и прошептал, касаясь губами моей щеки, — что мне с тобой делать?

Я была смущающе близка к