— Жерар, с тобой все в порядке? — спросил Коп.

По-моему, с ним было отнюдь не все в порядке, он машинально жал на спуск, даже не наводя камеру, и когда он приблизился к окну, у меня возникло чёткое ощущение, что сейчас он прыгнет вниз.

— Хватит! — рявкнул Коп.

Юморист замер, руки у него так дрожали, что он выронил цифровик. Франческа, по-прежнему безучастно сидевшая в углу, коротко всхлипнула. Учёный тоже остановился, повернулся к Копу, посмотрел ему прямо в глаза.

— Пора принимать решение… — произнёс он ровным голосом.

— Что тут решать, сейчас позвоним в полицию.

— Если ты вызовешь полицию, организации конец. Скандала мы не переживём, и ты это знаешь.

— У тебя есть другие предложения?

В воздухе снова повисло молчание, заметно более напряжённое: столкновение началось, и я чувствовал, что на этот раз оно чем-нибудь разрешится; более того, у меня мелькнуло вполне ясное предчувствие, что я стану свидетелем ещё одной насильственной смерти. Потеря харизматического лидера — всегда чрезвычайно тяжёлый момент для любого движения религиозного типа; если только лидер не потрудился однозначно назвать преемника, дело почти неизбежно кончается расколом.

— Он думал о смерти… — произнёс вдруг Жерар дрожащим, почти детским голоском. — В последнее время он очень часто говорил мне об этом; он не хотел, чтобы организация распалась, он очень боялся, что после него все рассыплется. Нам надо что-то сделать, надо постараться понять друг друга…

Коп, нахмурившись, слегка повернул голову в его сторону, словно досадуя на посторонний шум, и Жерар, исполненный сознания собственного ничтожества, снова уселся на пуф рядом с нами, понурил голову и спокойно сложил руки на коленях.

— Хочу тебе напомнить, — холодно продолжал Учёный, глядя Копу прямо в глаза, — что для нас смерть не является окончательной; между прочим, это наш главный догмат. В нашем распоряжении имеется генетический код пророка, надо только подождать, пока процесс будет отлажен…

— Ты думаешь, кто-то будет ждать двадцать лет, пока твоя штука заработает? — взвился Коп, уже не пытаясь скрыть враждебности.

Учёный вздрогнул, как от пощёчины, но спокойно ответил:

— Христиане ждут уже две тысячи лет…

— Возможно, но покуда им пришлось организовать церковь, а это лучше умею делать я. Когда Христу понадобилось указать, кто из апостолов продолжит его дело, он выбрал Петра; тот был не самым ярким, не самым умным, не самым богодухновенным, зато самым лучшим организатором.

— Если я выйду из проекта, тебе некем будет меня заменить; в этом случае всякая надежда на воскресение будет утрачена. Не думаю, чтобы тебе удалось долго продержаться в этих обстоятельствах…

Вновь наступило молчание, грозное, давящее; непохоже было, что им удастся договориться, их отношения зашли слишком далеко, притом слишком давно; в почти полной темноте я увидел, как Коп сжал кулаки. И в этот момент заговорил Венсан.

— Я могу занять место пророка, — сказал он легко, почти весело. Парочка так и подскочила, Коп метнулся к выключателю, зажёг свет и, бросившись к Венсану, стал его трясти.

— Ты что городишь? Ты что такое городишь? — орал он ему в лицо.

Венсан спокойно подождал, пока тот отпустит его плечи, и добавил все тем же ликующим голосом:

— В конце концов, я его сын.

С минуту все молчали, потрясённые, потом Жерар заговорил снова, хнычущим голосом:

— Это возможно… Это вполне возможно… Я знаю, у пророка был сын, тридцать пять лет назад, сразу после основания нашей церкви, он его навещал время от времени, но никогда о нём не говорил, даже со мной. Он его прижил с одной из первых адепток, она покончила с собой вскоре после родов.

— Верно… — спокойно произнёс Венсан, в его тоне прозвучал лишь отзвук давно ушедшей печали. — Моя мать не вынесла постоянных измен и тех групповых сексуальных игр, к которым он её принуждал. Она порвала все связи с родителями — они были эльзасские протестанты, очень строгих правил, и так и не простили ей, что она стала элохимиткой, под конец она вообще ни с кем не общалась. Меня вырастили дед и бабка по отцовской линии, родители пророка; в детстве я его практически не видел, его не интересовали маленькие дети. А потом, когда мне исполнилось пятнадцать, он стал навещать меня все чаще и чаще, беседовал со мной, хотел знать, что я собираюсь делать в жизни, и в конце концов предложил вступить в секту. Мне понадобилось ещё пятнадцать лет, чтобы решиться. В последнее время наши отношения стали, как бы это выразиться… менее бурными.

И тут я понял одну вещь, которую, по идее, должен был заметить с самого начала: Венсан очень напоминал пророка; у них было разное, даже противоположное выражение глаз, наверное, поэтому я и не обратил внимания на сходство, но черты — овал лица, цвет глаз, форма бровей — поразительным образом совпадали; к тому же они были примерно одного роста и телосложения. Со своей стороны, Учёный очень внимательно приглядывался к Венсану и, судя по всему, пришёл к такому же выводу; в итоге именно он нарушил молчание:

— Никому в точности не известно, насколько далеко я продвинулся в своих исследованиях, все держалось в строжайшем секрете. Мы вполне можем объявить, что пророк решил покинуть своё стареющее тело и перенести свой генетический код в новый организм.

— Нам никто не поверит! — тут же яростно возразил Коп.

— Мало кто, это правда; от ведущих СМИ ждать нечего, они все настроены против нас; мы, безусловно, получим огромную прессу при тотальном скептицизме; но доказать никто ничего сможет, потому что ДНК пророка имеется только у нас, другой её копии не существует, вообще нигде. А что важнее всего — адепты поверят; мы их готовили к этому долгие годы. Когда Христос на третий день воскрес, в это не поверил никто, кроме первых христиан; собственно, именно так и произошло их самоопределение: это были те, кто верил в Воскресение.

— А с телом что будем делать?

— Если тело и найдут, это не проблема, главное, чтобы не заметили рану на горле. Можно, например, использовать вулканическую трещину, сбросить его в кипящую лаву.

— А Венсан? Как объяснить исчезновение Венсана? — Коп явно колебался, его возражения звучали все менее уверенно.

— О, я почти ни с кем и не общаюсь… — беззаботно проговорил Венсан. — К тому же меня считают личностью скорее суицидальной, моё исчезновение никого не удивит… По-моему, вулканическая трещина — отличная мысль, это позволит сослаться на смерть Эмпедокла. — И он продекламировал на память, странно ясным и звучным голосом:

«Ещё скажу тебе: изо всех смертных вещей ни у одной нет ни рожденья,

Ни какой бы то ни было кончины от проклятой смерти,

А есть лишь смешение и разделение смешанных [элементов],

Люди же называют это рожденьем».[62]