Невесты пророка сидели по своим комнатам: их держали в курсе событий ровно в той же мере, что и прочих адептов; они восприняли новость ровно с той же верой и теперь ожидали с надеждой своего омолодившегося возлюбленного. В какой-то момент я было подумал, что могут возникнуть затруднения со Сьюзен, всё-таки она лично знала Венсана, разговаривала с ним, но потом понял, что нет, она тоже верит, даже сильнее остальных, она по самой природе не ведает сомнений. В этом смысле, сказал я себе, она совсем не похожа на Эстер, я даже представить себе не мог, чтобы Эстер подписалась под столь нереалистическими догматами; а ещё мне пришло в голову, что здесь я немного меньше думаю о ней — впрочем, к счастью, потому что она по-прежнему не отвечала на мои сообщения, на её автоответчике их скопилось, наверное, с десяток, и все без толку, но я страдал не слишком сильно, я как будто находился в каком-то ином пространстве, ещё человеческом, но абсолютно непохожем на всё, что знал до сих пор; даже некоторые журналисты — как я убедился впоследствии, читая их репортажи, — почувствовали эту особую атмосферу, это ощущение надвигающегося апокалипсиса.

В день воскресения члены секты с раннего утра собрались у подножия горы, хотя Венсан должен был появиться лишь на закате. Часа через два в воздухе зажужжали вертолёты новостных каналов: Учёный в конце концов дал разрешение на облёт, но не допустил на территорию ни одного журналиста. Пока операторам снимать было особенно нечего — так, пару кадров: горстка молчаливых, практически неподвижных людей, мирно ожидающих чуда. Когда вертолёты подлетали ближе, атмосфера слегка накалялась — адепты ненавидели прессу, что, в общем, вполне естественно, учитывая, как СМИ до сих пор о них отзывались; но никаких враждебных реакций, никаких угрожающих жестов или выкриков не последовало. Около пяти часов пополудни по толпе прокатился какой-то шепоток; кое-где раздались приглушённые песнопения, потом вновь установилась тишина. Венсан, уже в тунике, сидел в главном гроте и казался не только сосредоточенным, но и словно выключенным из времени. Около семи в дверном проёме возник Мицкевич. «Ты готов?» — спросил он. Венсан молча кивнул и легко поднялся; длинный белый балахон болтался на его исхудалом теле.

Мицкевич вышел первым и приблизился к краю террасы, высившейся над толпой; все разом вскочили. Тишину нарушал лишь рокот зависших над головой вертолётов.

— Врата открыты, — произнёс он. Его голос звучал глубоко, без искажений и эха, я не сомневался, что журналисты, имея хороший направленный микрофон, сделают вполне приличную запись. — Врата открыты в обоих направлениях, — продолжал он. — Границ смерти более не существует. Предсказанное свершилось. Пророк победил смерть. Он снова с нами. — С этими словами он отступил немного назад и почтительно склонил голову.

Последовала минутная пауза, показавшаяся мне нескончаемой; никто не произнёс ни слова, не пошевелился, все глаза были устремлены к выходу из грота, обращённому точно на запад. В тот миг, когда луч заходящего солнца, пробившись сквозь тучи, осветил выход, оттуда появился Венсан и подошёл к краю площадки; именно эти кадры, заснятые оператором Би-би-си, затем крутили по всем телеканалам мира. На всех лицах читалось восторженное преклонение, некоторые воздели к небу руки; но не раздалось ни единого вскрика, ни единого шёпота. Венсан раскрыл объятия и несколько секунд лишь дышал в микрофон, чутко ловивший малейшее движение воздуха; наконец он заговорил.

— Я дышу, как каждый из вас… — тихо произнёс он. — Но я уже принадлежу к иному виду. Я возвещаю новое человечество, — продолжал он. — С самого начала Вселенная ожидает рождения вечного существа, чьё бытие соразмерно её собственному, дабы отразиться в нём, словно в чистом зеркале, не запятнанном брызгами времени. И существо это родилось сегодня, около девятнадцати часов. Я — Параклет, и я — свершённое обетование. Пока я один, но одиночество моё не продлится долго, ибо скоро все вы присоединитесь ко мне. Вы — первые мои спутники, и число вам — триста двенадцать; вы — первое поколение нового вида, которому суждено занять место человека; вы — первые неолюди. Я — точка отсчёта, вы же — первая волна. Сегодня мы вступаем в новую эру, и ход времён обретает новый смысл. Сегодня мы вступаем в вечную жизнь. Память об этом миге сохранится навсегда.

Помимо Даниеля1, непосредственными свидетелями тех решающих дней стали лишь три человека; рассказы о жизни Злотана1 (которого Даниель1 именует Учёным) и Жерома1 (которому он дал прозвище Коп) в основном совпадают с его собственным: незамедлительное согласие адептов, их безоговорочная вера в воскресение пророка… Судя по всему, план сработал сразу — насколько здесь вообще можно говорить о некоем «плане»; как явствует из рассказа о жизни Злотана1, у него ни разу не возникло чувства, что он совершает подлог: он не сомневался, что в ближайшие годы добьётся реальных результатов, с его точки зрения, речь шла всего лишь о некотором опережении событий.

Рассказ о жизни Венсана1 выдержан в совершенно ином стиле, его краткость и эллиптичность приводила в замешательство всех комментаторов, однако и он в точности подтверждает ход событий, вплоть до патетического эпизода самоубийства Жерара — того самого, которого Даниель1 окрестил Юмористом: его обнаружили повесившимся в своей келье; в течение нескольких недель он влачил весьма жалкое существование, и Злотан1 и Жером1 уже всерьёз подумывали о том, чтобы его убрать. Пристрастившись к алкоголю, Жерар предавался слёзным воспоминаниям об их с пророком юных годах и о тех «номерах», которые они «откалывали» вместе. Судя по всему, ни тот ни другой никогда в жизни не верили в существование Элохим. «Это была просто шутка… — твердил он, — славная такая шуточка двух обкурившихся юнцов. Мы взяли дозу грибов, а потом прошвырнулись к вулканам и выдумали там эту бредовую штуку. У меня и в мыслях не было, что все так далеко зайдёт…» Его болтовня начинала мешать, ибо официально культ Элохим по-прежнему оставался в силе, хотя довольно быстро пришёл в упадок. По сути, ни Венсан1, ни Злотан1 не придавали особого значения гипотезе о расе творцов-инопланетян, зато разделяли убеждение, что человек скоро исчезнет как вид и что нужно подготовить пришествие его преемника. Согласно представлениям Венсана1, даже если человека и сотворили Элохим, последние события в любом случае доказывают, что он вступил в стадию элохимизации, иными словами, что отныне он сам, в свой черёд, стал повелителем и творцом жизни. В подобной перспективе посольство становилось своего рода мемориалом человечеству, свидетельствующим о его устремлениях и ценностях перед лицом грядущей расы, — что, впрочем, отлично вписывалось в классические традиции искусства. Что же касается Жерома1, то проблема Элохим была ему глубоко безразлична, постольку поскольку он мог отдаться своему истинному призванию — созданию и организации властных структур.

Это разнообразие точек зрения внутри триумвирата основоположников, как уже не раз подчёркивалось, сыграло немаловажную роль в чётком распределении функций, которое им удалось осуществить, и немало способствовало тому оглушительному успеху, какого добился элохимизм за несколько лет, последовавших за «воскресением» Венсана. Кроме того, на фоне разногласий между этими троими ещё убедительнее выглядит совпадение их свидетельств.