— Но ты меня не любишь.

— Я и не говорил, что люблю.

— Не говорил, но я надеялась, что когда-нибудь ты научишься говорить об этом, — попыталась объяснить ему Феба. — Только поэтому я и решилась на величайший риск, на какой когда-либо отваживалась, при всем моем безрассудстве.

— Ты называешь величайшим риском свое замужество? — Казалось, он не верил своим ушам.

— Да.

— Ты оскорбляешь меня, — произнес Габриэль, — я собираюсь быть тебе хорошим мужем.

— Вот как?

Он шагнул вперед, угрожающе нависая над ней.

— Да. И в конце концов тебе придется стать достойной женой. Богом клянусь.

Феба склонила голову набок, пристально вглядываясь в него.

— А что же такое, по-вашему, достойная жена?

Он ухватил ее за подбородок. Глаза его сверкали яростью.

— Вы намеренно провоцируете меня, мадам. Тем не менее я сейчас же объясню вам, что от вас требуется. Я жду послушания и уважения, которое достойная жена обязана оказывать своему супругу.

— Я уважаю вас, Габриэль. Но послушание никогда не было в числе моих достоинств.

— Тебе придется ему научиться, черт меня побери!

— Бога ради, Габриэль, не напускайте на себя угрожающий вид. Мы оба прекрасно знаем, что вы не собираетесь добиваться моего послушания силой.

— Вы уверены?

Она насмешливо улыбнулась и отступила назад, уворачиваясь от его рук.

— Врожденное рыцарство не позволит вам прибегать к силе в обращении с женушкой.

— Ради вашего же блага я советую вам как можно скорее отказаться от иллюзий на сей счет! — прорычал он. — Нет у меня никакого врожденного рыцарства.

— Не надо лишать меня последних иллюзий. — Феба направилась к шкафу и приоткрыла стеклянную дверцу.

— О чем это вы? — резко спросил Габриэль.

— Сначала вы сказали мне, что Нил Бакстер — единственный человек, обещавший любить меня всем своим благородным и чистым сердцем, — солгал мне. — Феба сняла с полки рукопись «Дамы на башне». — Потом обнаруживается, что я вышла замуж за человека, который утверждает, что вовсе меня не любит, а ведь именно этой участи я всю жизнь старалась избежать. Учитывая все это, милорд, следует признать, что первая брачная ночь не слишком-то удалась.

— Феба!

— Доброй ночи, милорд! — Прижав тяжелый том к груди, Феба решительно направилась к дверям.

— Проклятие, Феба, я хочу поговорить с тобой!

— Интересно о чем? О врожденном рыцарстве? Уверяю вас, на этот счет вы достаточно меня просветили, больше уроков не требуется.

Она отперла дверь и начала спускаться по винтовой лестнице. Как же холодно было ступать босыми ногами по каменным ступеням!

Какого черта он не промолчал? Габриэль бросил перо, отказываясь от тщетных попыток хоть что-нибудь сегодня написать. Он встал из-за стола и подошел к окну. Шел бесконечный дождь. Веревка, по которой он вчера спустился с крыши, все еще раскачивалась за окном.

Конечно же, нужно было промолчать, когда он проснулся и увидел, что Феба смотрит на свою «Даму на башне», оказавшуюся в его книжном шкафу.

Он мог рассказать ей правду о Ниле Бакстере и о том, как эта книга попала к нему, но обо всем остальном лучше было молчать.

Габриэль содрогнулся, вспоминая свою проповедь послушания и уважения. Напоминать о таких вещах новобрачной все равно что с самого начала постараться убедить ее, что ей вряд ли предстоит счастливое замужество. Фебе так хотелось верить, что он с первого взгляда полюбил ее и сразу же захотел жениться на ней! Зачем ему понадобилось огорчать ее? Зачем было разрушать ее иллюзии?

Габриэль и сам не мог объяснить себе своего поведения. Он весь день ломал голову над этой загадкой, но по-прежнему не находил ответа.

Вчера утром, едва узнав о побеге, Габриэль пришел в ярость. И рассердился еще больше, когда она заперлась с вечера на башне. Но к его гневу примешивался страх. Не стоит себя обманывать. Он боялся, что Феба обнаружит «Даму на башне» прежде, чем он успеет все объяснить.

Он не мечтал о том, чтобы жена приписывала ему благородное сердце и рыцарские поступки, но и не хотел, чтобы она считала его кровожадным пиратом, убивающим направо и налево. Просто он хотел быть с ней честным до конца, убеждал себя Габриэль.

Стиснув челюсти, он отвернулся от окна. Плохо это или хорошо, но теперь она знает правду. Между ними не осталось никаких недомолвок.

Она вышла замуж за человека, который сначала хотел затащить ее к себе в постель, а затем надеялся использовать ее ради осуществления своей мести. В конце концов, он женился на ней ради ее родословной и отчаянного безрассудства в надежде, что такая жена не даст ему скучать.

Если этого недостаточно, чтобы поколебать мечту о любви, драгоценную для каждой женщины, значит, ее уже ничто не сможет разрушить. Габриэль содрогнулся. Он должен был промолчать. И все было бы гораздо проще.

Но может, все к лучшему. Ведь, в конце концов, он гордился своим трезвым прагматичным подходом ко всем жизненным проблемам. Он уже не тот чувствительный, доверчивый и романтичный юноша, каким был восемь лет назад. Он — мужчина, умеющий разговаривать с жизнью.

Пусть Феба поймет, что он не намерен больше пускаться за ней в приключения, словно пес. Хватит с него роли странствующего рыцаря. Теперь она его законная жена, и пора ей научиться понимать своего мужа.

Вернувшись к столу, Габриэль снова схватился за перо. Несколько минут он потратил, стараясь заточить его маленьким ножичком. Затем уселся и принялся переписывать неудачную страницу «Безрассудной отваги».

Час спустя весь пол был завален зря испорченными листами, и Габриэль, отказавшись от бесплодных усилий, отправился вниз посмотреть, чем занята Феба.

Он обнаружил ее в библиотеке.

Бесшумно приотворив дверь, он с минуту наблюдал за ней. Все внутри у него замерло, перед глазами вновь возникли события первой брачной ночи.

Феба уютно устроилась в кресле у окна. На ней было платье цвета спелой тыквы, из-под которого выглядывали кончики домашних туфелек. Сквозь пелену дождя пробилось солнце, его лучи играли в темных волосах Фебы, шею скрывал строгий белый воротничок.

Габриэль ощутил острый укол совести. Должно быть, она проплакала все утро.

— Феба? — ласково окликнул он.

— Да, милорд? — Она не отрывала глаз от книги, лежавшей у нее на коленях.

— Я зашел посмотреть, чем ты занимаешься.

— Читаю. — Она по-прежнему не поднимала глаз и, похоже, была полностью поглощена своей книгой.

— Да, я вижу.