Соле тащит сюда детей, как оставляет их в этом лабиринте, где только и остается, что умереть. Вспомнила, как та запечатлела поцелуй на губах ее дочери.

Розальба, вдавливая снегоступы в землю, продвигалась вперед. Под свежевыпавшим снегом скрывались валуны и трещины. Они проворно прошли метров пятьдесят, потом собака дважды, взвизгнув, оступилась, поднялась снова, после чего повернула назад, огибая особенно крутой участок. И в конце концов ткнув носом под большой камень, залаяла, загребая снег передними лапами. Розальба, упершись снегоступами в землю, взглянула на Анну:

– Нужно копать.

Копать?

У Анны подогнулись ноги, и она опустилась на колени рядом с лизавшей снег собакой. Пахло мокрой псиной. Анна погрузила руки в снег. Не было сил даже плакать. Розальба тронула ее за руку:

– Анна, подвинься.

Мужчина в подшлемнике достал из рюкзака небольшие лопатки с широким закругленным полотном и раздал остальным. Опустившись на колени, они начала разгребать снег. Розальба потянула Анну вверх:

– Иди сюда.

– Куда?

Взяв ее за плечи, Розальба развернула ее лицом к горе и спиной к долине.

– Смотри! – сказала она усталым голосом.

– На что?

Анна видела лишь ее вытянутую руку. Глаза у нее были полны слез. Наверное, это просто нелепая попытка отвлечь ее, не дать увидеть тело сына. Как детям говорят: «Смотри, вон птичка»! Когда не хотят, чтобы они плакали. Ложь – это выход.

Так они и стояли, не оборачиваясь. Потом ожила рация, заговорила голосом Санте:

– Прием?

– Слышу тебя, – ответила Розальба, не выпуская из поля зрения Анну, которая дрожала мелкой дрожью.

– У нас хорошие новости. С девочкой все в порядке!

Анна неотрывно глядела на вершину горы. Кишечник скрутило, боль распространилась по телу, ноги стали ватными, и она покрылась холодным потом.

Неожиданно раздался голос Гвидо:

– Любимая, она в целости и сохранности. Возможно, сломана лодыжка, но с ней все в порядке, в порядке! Хочешь с ней поговорить?

Любимая.

Анна кивнула. К горлу подступили слезы. Было слышно, как за спиной трудятся спасатели, с шуршанием погружая в снег лопатки, как пыхтит собака, отдуваясь после напряженной работы. Казалось, она дышит Анне прямо в сердце. Спазм прошел, и снова стало холодно.

– Мама…

Тихий, усталый, но ясный голосок пронзил ее, точно пуля. Анна выхватила у Розальбы рацию с такой решительностью, которой раньше за собой не знала.

– Солнышко, я здесь. Я тут. С возвращением, милая моя, я уже еду к тебе!

– Мама… – повторила девочка. Теперь и она тоже плакала. Ничего, кроме слова «мама», она сказать не могла, не умела. Она потом не вспомнит. Анна же не помнила – знала лишь, что у нее на сердце шрам.

– Нати, все хорошо, девочка моя. Как же я хочу обнять тебя, зацеловать. Как я без тебя скучала!

– Мама, мама…

Розальба провела запястьем по глазам. Впервые казалось, что она не знает, как себя вести. В ее взгляде читалась растерянность. Она отвернулась, чтобы скрыть волнение.

– Ее доставят вниз вертолетом, – произнес Гвидо. – Она вся заледенела. А у вас там что?

– Пока ничего, – коротко ответила Розальба. – Продолжаем.

– Хорошо, хорошо, – отозвался Гвидо.

Анна представила, как он прижимает к себе дочь. В его голосе слышался энтузиазм и оживление, но сейчас этот позитив, с которым он воспринимал все происходящее, вызывал у нее только ненависть. Она здесь, в лесу, прежде всего подумала вот о чем: если Габриеле умер, она должна жить. Ради Наталии. Обернувшись назад, она увидела, как собака нюхает снег рядом с мужчиной в подшлемнике, а тот, стоя на коленях, пытается отстранить ее. Мужчина приподнялся, с силой подвинул собаку плечом подальше в сторону и опустился на корточки. Из-под снега показался красный сапожок-луноход размером с ладонь. Сапожок Габриеле. Анна рванулась к нему, но Розальба придержала ее за плечи. Мужчина поглядел в ее сторону. Собака снова залаяла, мотая головой, потом с молниеносной быстротой, опередив мужчину, схватила зубами сапожок, и тот неожиданно для всех легко вылетел из сугроба – пустой и промокший. Габриеле не было. Собака приготовилась идти дальше, но мужчины продолжили копать, желая убедиться, что больше в сугробе ничего нет.

– Его тут нет.

– Да… – Анна тем не менее не сомневалась, что сын здесь. Она верила в свою материнскую интуитицию.

– Давайте, пошли дальше, – настаивала Розальба. К ней вернулось то бесстрастное выражение лица, с которым она встретила Анну вчера вечером, двенадцать часов назад. Когда ее решимость была еще девственно чистой.

Собаку спустили с поводка, и она проворно побежала вниз по обрыву с сапожком в зубах. Остальные, опираясь на палки, пошли по ее следам. На этот раз собака стояла на утесе, ожидая их. Хвост висел неподвижно. Анна с опущенной головой обессилено плелась за Розальбой; подняв глаза, увидела пробивающийся сквозь кроны деревьев свет. Было уже позднее утро. Она подумала о том, что сын без обуви, прислушалась: в голове прозвенел голосок Наталии. Резко остановившись, она заорала:

– Габри-и-и!

Все обернулись.

– Габри-и-и! – закричала она вновь со всей силы на фоне собачьего лая. Их вопли, слившись вместе, понеслись по воздуху и разлетелись по долине, отражаясь от склонов горы.

Они застыли в ожидании какого-то отклика, но ничего не услышали. Только звуки леса: прошуршал осыпавшийся снег, вдалеке хлестко захлопала крыльями птица. Снова двинулись, подошли к собаке, которая теперь виляла хвостом. Ничего нового вокруг: лишь деревья, снег и участки угольно-черной земли. Собака побежала вниз быстрее, не отрывая носа от земли. Совсем не глядя вперед. Она прочертила три дуги, остановилась, рванулась вперед и вдруг исчезла. Сорвалась. Послышался глухой звук падения – и все замолкло.

– Черт! – прошипел мужчина в подшлемнике.

Они молча переглянулись и осторожно пошли вперед, прощупывая палками снег перед собой. Добравшись до места, где исчезла собака, заглянули вниз. Глазам открылась широкая, но невероятно глубокая расселина. Собака с распахнутой пастью неподвижно лежала на боку. Спасатель сорвал очки, бросил на землю, оттянул с подбородка подшлемник. Молодой парень, маленький нос правильной формы, легкая пепельного оттенка щетина, плотная фигура. Похож на Джеймса Спейдера.

– Грета! – крикнул он, широко распахнув голубые глаза.

Анне до сих пор и в голову не приходило, что водолаз может быть девочкой.

– Я ее там не оставлю, – заявил парень, мотая головой.

– Она мертва, – сказала Розальба безо всякого выражения, с бесстрастным лицом.

– Я ее не оставлю!

– Тут в лесу ребенок погибает.

Парень все мотал головой. Розальба потянула его за руку:

– Мы потом ее заберем.

– Нет!

Умереть не так просто.

На секунду Анна увидела в нем его собаку. Те же глаза с опущенными уголками, круглые, добрые. Он – тоже ищейка.

– Алессандро, мы на работе. Напоминаю тебе, что…

– Я отсюда не