– Спроси у Арефьева.

– Этот дом, – высказывает предположение Тангенс, – опирается на ряд абстрактных философских идей.

– Так не бывает, – отметает Алекс. – Под надстройкой должен быть базис. А это что? – Алекс пинает носком сапога то место, где у других домов бывает фундамент. – На чем он стоит? На чем, черт подери, он стоит?!

Алекс криком пугает двух рабочих, сваривающих в траншее трубы.

– Чисто мыльный пузырь, – говорю я бездумно. – Шалтай-Болтай сидел на стене, Шалтай-Болтай сваарился во сне…

Два агента по недвижимости что-то набавляют друг другу на пальцах: оранжевая и ярко-красная помада, шапки-ушанки из серебристого искусственного меха, колготки с искрой, каблуки, острые, как иголки, ворохи бумаг примерзли к капоту машины. Грузчики таскают мебель. Оголтелые дети без перерыва крутятся на карусели и орут. Собака носится с палкой, разбрызгивая ледяную грязь. Мужчина в бархатном пальто до полу, закатив глаза, размеренно общается с двумя мобильниками: звонит то один, то другой. Лужи замерзают, небо синеет.

– Я не поеду на этом лифте.

– Тогда топай по этой лестнице.

– Какие все впечатлительные. Сразу видно, что по канату никогда не ходили.

– Как будто ты ходил.

– Да плевое дело, – усмехается Диодоро. – Да каждую ночь.

– Тогда вперед!

Тогда вперед.

Двадцать второй этаж причудливо упакован в стекло, больше похожее на тонкий полиэтилен или мыльную пену. Поверхность рябит, колышется, переливается радугами. Внизу видно город: перекресток двух проспектов, киоски, территорию охраняемого завода, железную дорогу, мост, вышку и далее до горизонта, а над ним – небо, исчерченное махровыми следами самолетов.

Идеи: сфотографировать всех детей до 6 лет. Выбрать президента дома. Построить во дворе баню. Тангенс смотрится в зеркало, по миллиметру выверяя линию шапки над бровями. Над этой линией – мозги, их надо упрятать под.

– Неужели придется выпускать журнал с пустыми листами, чтобы дети их разрисовывали? – расстраивается Алекс. – Позор.

– Давайте сами разрисуем, – предлагаю. – У нас явно получится лучше. Чур, я рисую за Мане, а ты, Алекс, за Магритта.

– Я не умею рисовать яблоки. Можно я нарисую свою подпись?

– Я могу нарисовать кривую, изображающую динамику доллара и евро, – говорит Тангенс.

– Замечательно. А я рисовать не умею, поэтому буду писать за Булгакова и Довлатова, – говорю я. – В их отсутствие должен же кто-то быть и. о.

Тангенс подходит к светящейся таблетке, осторожно опускает на нее голову в шапке и поднимает ноги. Он стоит на макушке.

– О-о! – кричит он. – Фотографируйте меня скорее!

– Наконец хоть что-то интересное, – говорю я, беру свой телефон, в котором есть также и фотоаппарат, и в этот момент он звонит.

Тангенс с грохотом рушится на пол.

– Алло! – шепотом говорю я.

– Алло, это Любовь из 356-й квартиры. Я бы хотела, чтобы моя история появилась на страницах вашего журнала.

– Сама, – уточняю, – она не появится. Ее надо будет записать. Вы умеете писать?

– Нет.

– Тогда ее запишу я. Приходите в редакцию, это на 22-м этаже.

– Нет, нет, – шепчет Любовь в трубку. – Лучше встретимся в кафе напротив, чтобы не привлекать любопытных взглядов раньше времени. Я буду в ярко-оранжевом пуховике.

Напротив – это через дорогу, на другой стороне проспекта. Проспект больше напоминает поле. До ближайшего светофора – метров триста в одну сторону. Оранжевый пуховик маячит впереди, но догонять не спешу. Кафе – дешевая забегаловка, Любовь уже сидит за столиком и пьет бумажный пакетик из бумажного стаканчика. Крашеные волосы собраны на макушке в незаурядно неаккуратный хвост, жидкие пряди свисают на лицо. Под оранжевым пуховиком – свитер цвета зеленки.

– Я хочу поведать вам, – говорит Любовь, – историю моего развода.

– Вы уверены? – уточняю я, заостряя диктофон. – А будет ли это интересно?

– Как же это может быть неинтересно? – изумляется Любовь. – У меня же двое детей.

– Отлично, – я мысленно ловлю себя на том, что использую словечки Арефьева (отлично, абсолютно, вероятно). – Но чем ваша история отличается от миллиона других таких же историй?

– Много чем! – утверждает Любовь. – Например, он не закрывал тюбики с зубной пастой. Неправильно держал ложку. А еще – он оставлял в раковине обгоRe: вшие спички.

– Это действительно интересно, – соглашаюсь я. – Но вам придется дать мне телефон своего бывшего мужа, чтобы мы могли объективно описать ситуацию.

– Он вам не поможет, – морщится Любовь. – Он совсем не объективный человек. Наоборот, он субъективный. А объективная-то как раз я. Вы мне не верите?

Из щелей окна тянет морозом. У дверей агент по недвижимости заполняет бумаги, довольно поглядывая через дорогу на наш дом.

– Мы продали свою трехкомнатную квартиру и купили две двухкомнатные в этом доме, – продолжает Любовь. – Он – на первом этаже…

– А вы на двадцатом?

– Нет, на втором. Но в разных подъездах! – Любовь поднимает палец.

– Две двухкомнатные, – соображаю я. – Удачный обмен, не так ли?

– Вот еще! – негодует Любовь, болтая пластмассовой палочкой в бумажном стакане. – Раньше я жила в трехкомнатной квартире и с мужем. А теперь без мужа и в двухкомнатной. Где же тут выгода?

– Действительно, – я опять вынужден признать ее правоту и заодно начинаю понимать, как она мыслит. – К тому же ваш муж теперь живет один в точно такой же квартире, что и вы втроем с детьми.

– Вот именно! – Любовь энергично кивает. – Точно! Никакой справедливости! Дети совсем разбаловались, – жалуется она. – Старшему сыну недавно замечание в дневник написали: «Играет на уроке в покер. Не умеет считать ставки».

– Ужасно, – поддерживаю я. – Пришлите его к нам.

– Так как насчет статьи? – напоминает Любовь.

Я надолго задумываюсь. С одной стороны, мне нужен материал. С другой стороны, алгебра тут явно нелинейная.

– Знаете, – говорю я наконец, – мне кажется, что четырехкомнатная квартира на двадцатом этаже могла бы спасти ваш брак.

Любовь поднимает брови, в глазах появляется интерес.

– Вы можете предложить мне такой вариант?

– Это еще неточно. Пожилая чета и их молодая дочь с ребенком. Коляску тяжело втаскивать на двадцатый этаж, а отдельная квартира повышает ее шансы на замужество.

– А вы уверены?

– Ну разумеется. Все девушки хотят замуж.