И вдруг Дмитрий Михайлович, не сводя глаз с экрана, закрывает рот рукой и потрясенно произносит:

– Петр!.. Петр!.. Посмотрите!.. Это же конец света!

Тангенс быстро прибавляет звук; мы с Алексом тревожно вглядываемся в экран. Вроде ничего особенного: прогноз погоды на неделю.

– Посмотрите!.. Конец света!.. – прихватывается за сердце Дмитрий Михайлович.

– Успокойтесь, – осторожно советует Алекс, – никакого конца света я не вижу. Ну, циклон. Ну, антициклон. Ничего особенного.

– Нет! – Дмитрий Михайлович мотает головой. – Нет! Вы не понимаете! Не чувствуете. В воздухе… – он принюхивается. – Что-то есть. Я нутром чую… Нутром.

У нас большой праздник. Теперь у нас есть дом-побратим.

Этот дом находится в городе Тайбэй. Его построил ученик того же архитектора, у которого учился ААА+.

Автор побратима, инженер и архитектор Коркор Абабба, громогласный, как свое имя, толпится в дверях кабинета и выпучивает глаза на разные лады. Чертеж из ниток парит в лучах света. Легким движением руки Арефьев передергивает нитки и меняет один чертеж на другой. Опля! – и видны не черные, а белые нитки.

– А помнишь, – спрашивает Арефьев, – как…

– О-о! – смеется Абабба и хлопает себя по животу.

Абабба смеется так заразительно, что другим в этот момент как будто запрещается не смеяться: прыскаю не только я, не только Тангенс, но и Алекс, и Сашка, и Федор Мисько, и все хлопают в ладоши.

Абабба резко переменяет тон и глядит на свой живот:

– Я жи-ирный, – печально стонет он и бросает на нас уморительно трагические взгляды. – Я жи-ирный, да-а?

Акцент у Абаббы напевный, а сам он все время колышется и пританцовывает, не стоит на одном месте, как и ААА+. Сразу видно, что Абабба тоже гений.

– Вы не жирный, вы корпулентный, – утешает его Саша.

– Корпулентный! Кор-кор-пулентный! – подтверждает Коркор Абабба патетически.

– А теперь осмотрим объект, – говорит Арефьев так тихо, что его слышат абсолютно все, даже те, кто не поместился в кабинете.

На календаре – понедельник. Какие праздники в понедельник? Коркор приехал вчера и провел здесь прекрасный вечер: пешком по мосту через Неву, стеклянные черные воды, аккуратно вырезанные круглые полыньи, подсвеченная вышка и Кантемировский мост. Абабба в рубахе, от него приятно пахнет; с сумкой, в прочных крупных ботинках (как орехи), он тонет в облаке удовольствия, его ублажают. ААА+ сияет светло-серым алюминием.

Мы погружаемся в автобус (поднимается ветер, по небу быстро-быстро мчатся облака) и едем на объект – то есть к себе домой. Руководство компании «Эрос и Фемис» во главе с Арефьевым – на заднем сиденье, поит гостя коньяками.

– Мы больше не можем строить дома из алюминиевых банок, – доносится до меня голос Арефьева.

– Почему? – изумляется Коркор Абабба.

– Да потому, что пошлины опять повысили, – разъясняет ААА+. – Причем только для нас. Приняли новый закон: алюминиевая банка для строительства – на сорок процентов дороже.

Эдирбаджет, догадываюсь я. Эдирбаджет спелся с пивоваром Амуром Уваровым. Ему пошлину понизили, а нам – повысили.

– Теперь, – продолжает ААА+ как ни в чем не бывало, – мы будем строить дома из яичной скорлупы. И вообще… из яиц.

– А-а! Эта мысль приходила, приходила мне в голову, Александр! И ты знаешь, у меня уже есть некоторые предварительные расчеты.

– У меня тоже, – хохочет ААА+. – Ты представляешь?

Даже нам с Сашкой на переднем сиденье слышно, как они дружно ахают и наливают себе еще. Им приходят в голову одни и те же мысли. Они братья по разуму. Сашка отвернулась к окну и смотрит туда не отрываясь.

– Сашк! – зову я ее, хотя сам не понимаю для чего. – Саша, все хорошо?

Она не отвечает. Помогите. Она не отвечает.

– Саша! – я хватаю ее за плечо и начинаю часто-часто махать рукой перед ее бледным лицом. – Ты в порядке?

Сашка поворачивается ко мне. Очень бледная. Веки совершенно синие. Ужасный вид. Губы белые.

– Ужасно не люблю, – монотонно произносит она, – когда так делают. Машут рукой перед лицом. Терпеть не могу.

Сашка сидит рядом, но ее голос наплывает издалека, как облачко дыма на морозе при ветре.

– Извини, – я теряюсь.

Что говорить? Что говорить? За окном мелькают дома, дома, все дома и дома. Вот дом Лидваля. Это очень известный дом. Он во всех учебниках по архитектуре. Северный модерн. ААА+ рассказывал: его тоже начинали строить сверху вниз. Точнее, не сверху, а снаружи, с оболочки. Сначала сделали украшения: всех этих пауков, которые плетут балконы из паутины, бабочек, рысей, сов, северных оленей. Потом поселили туда людей. Они просто поселились там, и дальше формировали пространство сами. Голосом приподнимали потолки, раздвигали стены, делали все так, как им было удобно. Почему во дворе так много места? Сначала выстроили образ, душу, а потом наросло все, что внутри.

– Саша, ты не должна на этом зацикливаться.

– А почему? Почему я не могу зациклиться на том, на чем…

– Потому что это бессмысленно. Его нет на самом деле. Арефьева твоего. Он не человек. Он миф. Ты видела, чтобы он куда-нибудь шел, как люди? Нет! Он передвигается… кадрами! Он тает в воздухе и мгновенно появляется рядом или далеко!.. Пойми, – доказываю я шепотом в тонкое Сашино ухо над вязаным горлом свитера, – пойми ты, это не потому, что я ревную и всякие такие глупости. Просто это – абсолютно безнадежно. Понимаешь? Понимаешь?

Я хочу до нее достучаться. Вот уже неделю мы спим отдельно и видим разные сны. Без Сашки я не могу видеть черно-белых снов; я вижу отвратительно цветные, безвкусные, кислотных цветов, эти сны режут мне глаза. Вот уже неделю у меня болит голова, с перерывами, но все сильнее, чаще и дольше. Вот уже неделю меня потряхивает, как холодильник, и так же подмораживает, но не так, как при высокой температуре, а скорее – как при страхе или волнении. Собственно, это и есть страх. Мир становится неудобным. Из него хочется убежать, но бежать некуда. Предметы и расстояния ведут себя произвольным образом. Правое исподволь кажется левым, свет падает с другой стороны. Мне мерещится запах горелой резины, или кирпичей, или сосисок, или мяты. Крепчая, он носится и усиливается всюду, где бы я ни был. Голова при этом то тлеет слабо, как лампочка вполнакала, а то начинает «взлетать», как самолет, возвышая тон и непрерывно гудя…

Без Сашки я забываю, что я Диодоро. И почему я стал так зависим? Как, когда, незаметно? Я думал, что не люблю ее. Встречаюсь – просто встречаюсь. Просто. Как? Что произошло?

Перед глазами мелькают вереницей, не уставая: станции метро, облака, торопятся мимо машины, ветра, знаки зодиака и дорожные знаки, магазины, коробочки, сюрпризы, рожки для флагов, рекламы, вертящиеся кирпичи; вот мы наконец вылетаем на мост, у-у-ух! – как в лифте! – хохочет Коркор Абабба на заднем сиденье – спускаемся с него и залихватски тормозим у Нашего Дома.