«топтучка» журналистов и этнографов, посвященная культуре народов Индийского океана, и самым горластым, самым пьяным человеком на той конференции был испанский журналист Эрнесто Клич. Все это было, было, все это можно проверить и, если бы кто-то усомнился в подлинности факта «топтучки» и имени испанца, получил бы доказательства: да, это было.

Курьером, подошедшим к столику Зорге, был старый берлинский знакомый Пауль Ахт.

Пауль пробыл у столика Зорге всего полторы минуты, Рихард похлопал себя по карманам пиджака, там брякнули спички…

— Вы знаете, я человек запасливый, — сказал он, — всегда ношу с собой спички про запас, поэтому… — он протянул Ахту коробок спичек с яркой наклейкой, изображавшей доблестного германского солдата, — держите на память о встрече в Сингапуре.

Пауль Ахт прижал руку к лацкану пиджака, проговорил тихо, понимающе, на полуграмотный крестьянский лад:

— Благодарствую!

Просмотрев стопку немецких газет, Пауль ушел, — все такой же маленький, подвижной, как колобок, неутомимый, с щеточками бровей, в которых, как и в голове, также начала искриться седина. Мало ее, седины этой еще, но скоро она пойдет в рост: Пауль Ахт поседеет быстро, может даже вообще побелеть в несколько минут, такова у него природа, папа с мамой таким произвели на свет.

И хотя Пауль еще полтора дня жил в этом отеле — он ожидал рейсового самолета из Индии, из Бомбея Ахт летел дальше, больше они не увиделись — нельзя было.

Над Китаем гражданские самолеты не летали — только военные: после того как японцы в ночь с седьмого на восьмое июля высадились в Северном Китае около старинного каменного моста Марко Поло и попытались превратить в большую котлету местный гарнизон, расположенный неподалеку, небо в Поднебесной затянуло дымом — никакой штурман не разберется, где какой город находится. Японцы захватили Шанхай и Тяньцинь, а тогдашнюю столицу Китая просто-напросто вырезали.

В Токио у Зорге имелось несколько папок с фотоснимками чудовищной резни, устроенной японцами в Нанкине. Женщины, дети, старики. Вспоротые животы с мертвыми, от ужаса вывернутыми наизнанку лицами, безголовые женские тела.

С тех пор гражданские самолеты всего мира стали облетать Китай стороной, будто чумное место — у пилотов от страха даже лица делались белыми: название китайского города Нанкина сделалось нарицательным. Вот почему Пауль Ахт ждал рейсового самолета из Бомбея. Этим же самолетом Зорге отправил в Москву две больших посылки — два чемодана, которые привез с собою из Токио: наряды для Кати Максимовой.

Он представлял, как она будет им рада, и улыбался по-детски счастливо и открыто… Как все-таки мало нужно женщинам для того, чтобы они были довольны.

Исии Ханако была актрисой разносторонней, она и танцевала, и пела, и исполняла драматические роли — причем не только в традиционном японском стиле, могла исполнить даже что-нибудь шекспировское: конечно, роль Дездемоны была для нее трудновата, как были трудны и другие крупные роли европейского репертуара, а вот какой-нибудь проходной образ Исии могла вылепить с блеском. В этом Зорге был уверен твердо.

Он побывал на двух концертах Исии, подарил ей два ведра цветов, — китайцы обычно обращающиеся с цветами осторожно, в Гонконге продавали их ведрами, в результате номер Исии Ханако оказался засыпан цветами, а отельные слуги, наряженные в синие симпатичные костюмы, встречаясь в многочисленных коридорах, почтительно склоняли перед Исии голову:

— Богиня!

Море с силой врубалось в сушу, отгрызало от нее куски тверди, заваливало и уносило к горизонту большие, с оборванными кривыми корнями деревья. Зорге каждый день прогуливался по берегу, останавливался у лавчонок, где продавались старинные китайские вещи — мятые «вечные узлы», зеленоватые камни счастья, на деле оказывавшиеся обычным халцедоном, монеты разных провинций (всякий, даже очень маленький мандарин-начальник, живущий вне Нанкина или Пекина, стремился выпустить собственные денежки), парные скульптуры львов — одного бронзового львенка держать в доме было нельзя, гравюры и потрепанные книги…

В одном из кривых проулков, выходящих к морю, Зорге нашел шалман, покрытый длинными листами шифера, вход украшала простенькая вывеска «Цзяоцзы».

Зорге не знал, что такое «цзяоцзы», но заглянув в шалман, насквозь пропитанный сочным вкусным духом, быстро сообразил, что это такое.

«Цзяоцзы» в переводе на русский — пельмени. В Китае в ресторанах обычно подают три-четыре сорта пельменей, в России — один, в Японии — два вида (сортов же много): вареные и жареные пельмени; еще пельмени есть в Средней Азии — например, в Афганистане, есть у узбеков, но Зорге там не бывал, не знал, что это такое; в этом же шалмане, — кстати, очень чистом, — готовились, кажется, все пельмени сразу: и китайские, и японские, и среднеазиатские, и русские. Зорге даже восхищенно поцокал языком. Он решил привести в шалман Ханако — ей тут будет интересно.

Поскольку шалман был пуст, Зорге постучал костяшками пальцев по косяку двери. На стук из-за бамбуковой занавески выглянул хозяин — крохотный старичок, одетый во все белое, с морщинистым улыбчивым лицом. Этакий живой божок.

— Сколько сортов «цзяоцзы» вы выпускаете? — спросил Зорге.

— М-м-м, — старичок наморщил лоб, — трудно сказать. Сортов тридцать выпускаем точно. По за-ка-зу. — Он поднял указательный палец. — Мы даже можем приготовить пельмени, которые хвалил в своих записях венецианский купец Франческо ди Марко. У нас есть рецепт.

Образованный, однако, шалманщик.

— Ну и как, купеческие пельмени вкусные?

Старичок отрицательно покачал головой:

— Нет, шанхайские лучше.

— Я буду у вас завтра в обед. — Зорге оглядел убранство шалмана: не испугает ли оно Исии? — И повторил: — Буду у вас в обед. С дамой.

— Какие пельмени вам приготовить?

— Китайские… — Зорге взял со стола меню, глянул в него, — эти вот, «чженцзяо» называются, приготовьте также японские «гедза», русские классические пельмени…

Старичок поклонился Рихарду:

— Это пельмени из трех видов мяса.

— И… и итальянские равиоли. Больше мы не одолеем.

Вновь поклонившись гостю, старичок гостеприимно обвел рукой пространство шалмана.

— Ждем вас. — Затем спросил: — А пельмень с сюрпризом приготовить?

— С сюрпризом?.. — Зорге удивился. Впрочем, чего тут удивляться? Восточный люд до сюрпризов всегда был охоч и изобретателен. Иной сопливый мальчишка может в ладони растворить кусок золота и превратить его в ртуть. Может, взяв из лукошка куриное яйцо, сварить его прямо на столе без всякой воды. Может поставить на физиономии почтенного господина жирное пятно. Не прикасаясь к нему… И так далее. И все эти розыгрыши называются сюрпризами. В Германии Рихард подобные фокусы видел — гастролеры-индусы демонстрировали.

— Давайте сюрприз, — сказал Зорге. — Колдовать так колдовать. — Слово «колдовать» он произнес по-английски, и старичок не понял его, улыбнулся вежливо.

Простое убранство шалмана не испугало Исии. Скорее наоборот. Она огляделась с улыбкой и потерла пальцем нос.

— Здесь все очень по-домашнему, — сказала она, — мне такие места нравятся. — Снова потерла нос, пояснила неожиданно: —