При этих словах зверь улыбнулся. Это была легкая усмешка с плотно сжатыми губами, слегка обнажившими клыки, и в тот момент она не понимала, как могла принять его за мальчика, с которым вместе выросла.

— У нас нет времени, — сказал он. — Вдова здесь. И, похоже, она свила гнездо.

21. Питер

Питер чувствовал это повсюду, куда бы ни повернулся. Отпечаток неправильности, тонкий, как пленка, и кислый, как плесень. Он был на деревьях, покрытых желтыми лисичками, где не касался свет. Был в тени, окутанный молочно-белыми завитками шелка. Язык у него пересох, во рту был меловой налет, как будто он проглотил горсть пепла.

Не вдова заставила его застыть на месте, хотя он воочию убедился — от нее невозможно было убежать, когда она пускалась в погоню. Это были не бесчисленные шелковые мешочки, вшитые в деревья и набитые до отказа.

Это была Уайатт.

Все вокруг них, и роща, медленно просыпались под ее пальцами. Не в виде гниющих покровов, а в полном, ярком цвету. На холмиках его могил распустился бледно-желтый шиповник, бархатные бутоны стряхивали грязь со своих лепестков. Спящий алиссум распустился изящными белыми цветами.

И там, всего в трех футах от него, стояла Уайатт, ее горе раскрылось. Она была такой бодрой, какой он никогда ее не видел, живое пламя на фоне бесцветной рощи, все ее черты были прорисованы в технике «Техниколор». Ее губы были алыми, как георгины, а щеки сияли лихорадочным румянцем. Под ее ногами распускались цветы.

Огромная тень пронеслась над головой, снуя между ветвями. Питер не поднял глаз. В этом не было необходимости — он знал, что это. Точно знал, в какое гнездо они забрели.

— Питер Криафол, — раздался голос вдовы, нежный, как сирена, и древний, как само время. — Прошло много времени с тех пор, как ты приносил мне еду.

Уайатт моргнула, оглядываясь по сторонам, будто вышла из транса.

— Что это было?

— Это была я. — Звук доносился отовсюду и ниоткуда. Изнутри и снаружи. За спиной Уайатт на землю опустилась фигура — огромное, жуткое существо из трещины между мирами. Паукообразное существо с двумя суставами смотрело на Уайатт мириадами глаз, горящих предвкушением.

— Что это? Девушка?

— Ты ее не получишь, — выплюнул зверь. — Она моя.

Становилось все более очевидным, что зверь не сможет удержать Джейми здесь, так близко к логовищу ада. Его тело уже начало распадаться на части, у основания горла образовались аккуратные розовые складки старой рубцовой ткани.

— У тебя здесь нет власти, — сказала вдова. — Ты слишком молод и голоден. Ты живешь в темноте, но я и есть тьма. И я проглочу все, что пожелаю.

Сосновые шишки лопались, роняя семена. Воздух был насыщен запахом скипидара и камфарного бальзама. Уайатт крепче сжала лопату и повернулась, чтобы посмотреть на первобытное существо, маячившее прямо у нее за плечом.

— Остановись, — приказал Питер, и она подчинилась. — Не смотри.

Ее хватка не дрогнула.

— Почему нет?

— Потому что, как только ты это сделаешь, — проворковала вдова, — я развоплощу твой дух. Я превращу твои ночные кошмары в реальность, вплету твои самые темные страхи в свою паутину. Как только я заполучу тебя, маленькая поденка, сбежать будет невозможно.

Какое-то движение привлекло внимание Питера. С ближайшей могилы отвалилось немного земли, превратившись в камешки. Земля закружилась под толстыми нитями силы Уайатт. Зверь тоже заметил это. Они встретились взглядами, и между ними возникло молчаливое понимание.

По земле пробежала очередная дрожь, и зверь накренился в сторону, зацепившись за широкий ствол дерева. Все в нем было неправильным — жалкое подобие того, как выглядел Джеймс Кэмпбелл сейчас, и того, каким Питер видел его в последний раз. Нос у него был сломан и распух, пальцы — темные, синюшные.

— Уведите ее отсюда, — приказал зверь голосом, непоколебимым как айсберг. — Сейчас же.

По команде голова вдовы повернулась вокруг своей оси, ее широкая грудная клетка возбужденно загудела.

— Ты ничего ему не должен, Питер. Он держал тебя привязанным к себе все эти годы, заманивая ложными обещаниями. Но он не более чем лжец и обманщик. Не в его власти распространить бессмертие дальше его носителя.

Питер растерялся.

— О чем ты?

— Бедный, милый Питер, — пробормотала вдова, позвякивая паутиными бородавками. — На том свете тебя не ждет мать. Кэтрин Криафол умерла двести лет назад, убитая горем и одинокая. И он скрывал это от тебя, каким бы несчастным он ни был.

Питер проглотил острый комок горя, подступивший к горлу. Кэтрин. На него нахлынули воспоминания, ясные и холодные. Он увидел, как его мать наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб. Увидел ее сидящей за ткацким станком, мелодия вертелась у нее на языке, а голос был нежен, как журчание ручья:

— Сегодня твой отец поведет тебя в лес, сердце мое. Будь рядом и слушай, что он говорит.

Он чувствовал взгляд Уайатт на своем лице. Под ближайшей березой начала осыпаться еще одна могила. Он отогнал нахлынувшие воспоминания, заставив себя оцепенеть.

— Зачем ты говоришь мне это?

— Потому что ты мне нравишься, — ответила вдова. — И потому что ты похож на меня. Мы с тобой одинокие существа, и не склонны к агрессии, если нам не угрожают. — У ног Питера в земле копошилась костлявая рука, между тонкими пястными костями застряла грязь. Вдова смотрела, как белеют кончики пальцев. — Она мне тоже нравится… эта ведьма, которую ты мне привел. Я уже целую вечность не видела такой силы, как у нее.

Высоко на деревьях раскрылся первый кокон. Паучата высыпали сотнями, устремляясь вниз по гниющим соснам в облаке черноты. Уайатт издала сдавленный вопль, когда еще один мешок разорвался. Роща была наполнена непрерывным топотом лапок и жалобными криками новорожденных, жаждущих пищи. Под ветвями бальзамина зверь пытался прижаться к Джеймсу. Он не смотрел на снующую толпу. Только уставился на свои руки, кончики пальцев которых омертвели до костей.

— Уайатт, — рявкнул Питер. — Когда я говорю тебе бежать, беги.

Земля у ее ног начала обволакивать носки ботинок. На желтой резине темными клубочками разрасталась плесень. Воздух вокруг них был наполнен спорами, которые сильно жалили.

Впервые в жизни она не стала спорить.

— Куда?

— Куда угодно отсюда.

Выругавшись, зверь царапнул себя по руке. Одинокий черный паучок пробрался по сухой белизне локтевой кости, протиснулся между сухожилиями, натянутыми, как нервы. Еще один спрыгнул с веток, и с него капал шелк. За ними последовали другие, посеребрив дерево бледной блестящей мишурой. Зверь отшвырнул их одного за другим и, шатаясь, забрался на дерево. Наполовину кость, наполовину мальчик, он с