— Ты больше не отталкиваешь меня, — тихо проговорил мёртвый, и в его словах я услышала улыбку, — Больше не боишься меня?

Я отрицательно покачала своей головой:

— Нет, не боюсь, — робко произнесла я.

— Обними меня, — снова произнес он тихо, и в его словах я услышала мольбу.

Я робко положила на его предплечья свои ладони и заскользила ими выше к его плечам и шее. Его легкий доспех чуть оцарапал мне кожу, но я даже этого и не заметила. Лич был высок, и мне пришлось привстать на носочки, чтобы обнять его за шею.

Его руки обвили мою талию и снова тесно прижали меня к себе.

Глава 36

Джулиан

Вот так бы и стоял с ней целую вечность. Что-то было правильное в том, как мы стояли обнявшись, просто молчали, тесно прижавшись друг к другу.

Сколько дней я провел, мечтая об этом. А ещё, я чувствовал, как изменилось её отношение. И это также вызывало в моей душе трепет и невероятную бурю эмоций.

Как странно, девушка даже не оттолкнула меня, и в её глазах я не увидел больше отвращения или страха. Никсаэлла больше не вздрагивала при звуке моего голоса, не дрожала при моём приближении.

Я был счастлив как мальчишка, ведь она не оттолкнула, а продолжала обнимать. О, как оказывается мало мне нужно для счастья. Моя, моя, моя, моя…

На меня накатили воспоминания о вчерашнем вечере. Боги! Это было даже больше, чем я мог себе представить и пожелать на тот момент. Конечно, я не раз представлял себе, как беру её во всех мыслимых и не мыслимых позах, как она стонет и извивается подо мной от наслаждения. Но это были лишь мечты и фантазии, которые не имели с реальностью ничего общего. Я был мёртв, и тело моё было мёртвым. Я физически не мог овладеть ею, не говоря уже о том, чтобы удовлетворить как-то нас обоих.

Но вчера, что-то произошло, я просто не смог сдержаться, особенно после того эпизода во время пути. Я вспомнил, как она в седле откинулась мне на грудь, и мои руки сами потянулись к ней, а она не сопротивлялась. Я накрыл ладонью её нежную девичью грудь, и у меня помутился разум. Желание овладело мной, во что бы то ни стало, увидеть её обнаженной и касаться её. И я решил, что ничто меня не остановит. Если Никсаэлла позволила раз мне коснуться себя, значит, возможно, позволит и ещё. Но я должен был быть осторожнее. Каждый раз, когда она видела моё мертвое лицо лича или мои голые пальцы, девушка вздрагивала от отвращения. Что ж, я её не осуждал, ведь я и сам себе был противен.

С этого момента я стал осторожнее, я не снимал с головы капюшон, а с рук перчатки. Я весь вечер мысленно возвращался к воспоминаниям о прикосновениях к ней. И в мою голову стали приходить такие мысли, о которых я раньше даже и не задумывался. Мне было не подвластно доставить удовольствия нам обоим, но я мог сделать приятное Никсаэлле.

Но сначала надо было её накормить. Я убил первое попавшееся животное, что было в пределах моей видимости. Это был заяц. Мне некогда было размышлять. Я просто оглушил несчастного зверя воздушным ударом, а затем перерезал ему глотку кинжалом.

Увидев окровавленное животное в моих руках, девушка сильно поморщилась, и заявила, что не сможет его есть. Она не ест мясо? Или моя добыча была ей не по вкусу? А ведь я старался для неё. Я вряд ли смог бы найти в этом покинутом поселении ещё хоть что-то. Возможно, завтра утром мне удастся раздобыть для неё что-то другое, но пока ей придется довольствоваться этим. Ей нужно питаться и набираться сил, ведь она выглядела такой осунувшейся и уставшей. Мне еще никогда не приходилось заботиться о ком-то, тем более о девушке, поэтому я пребывал в некой растерянности, что делать и как поступить. За эти семьдесят лет своего моего мёртвого существования я уже забыл вкус пищи и вина, забыл о потребностях тела, забыл о необходимости во сне и отдыхе. Я не чувствовал голода, холода, усталости и даже боли, мне не нужен был сон, одним словом я был мёртв. А Никсаэлла была живой и такой юной и хрупкой, ей были просто необходимы внимание и забота.

Вчера вечером я впервые в своей жизни готовил, если то, что я освежевал зайца и бросил его куски в воду на огонь, можно было назвать готовкой. Но темнее менее, я гордился собой, ведь я делал это впервые, и я старался для моей Никсаэллы.

Затем я решил сделать ей приятное, и нашел в одном из домов широкую деревянную лохань. Я подумал, что теплая вода поможет снять усталость её измученного тела, ведь наверняка все её мышцы ныли и сильно болели. Провести столько часов в седле не каждому под силу, а тем более молодой девушке.

Установив деревянную ванну возле очага, я сел и приготовился наслаждаться увиденным. Никсаэлла наивно полагала, что я уйду, деликатно оставив её одну наслаждаться теплой ванной. Как бы ни так!

Она стояла и ждала, пока я выйду, а я ждал, когда она уже смирится с моим присутствием. Время шло, а она не раздевалась. А мне уже не терпелось увидеть её тело обнаженным.

— Ну, и чего ты ждешь? — требовательно спросил я её, ухмыляясь.

— Жду, когда останусь одна, — передразнила она мою интонацию.

— Не дождешься, — просто ответил я, — Хотя я могу и сам тебя раздеть и вымыть. Мне всегда хорошо удавалось заклятье паралича.

Она покраснела, потом еще немного помялась, а затем начала медленно раздеваться. Это было такой сладкой пыткой, видеть, как Никсаэлла медленно снимает передо мной одну деталь своего гардероба за другой. Если бы я мог, то затаил бы дыхание. Я сидел, не шевелясь, боясь спугнуть это прекрасное магическое действо. И вот, когда её тело предстало передо мной полностью обнаженным, и она подняла на меня свой растерянный смущенный взгляд, меня словно парализовало. Я почувствовал, как дерево столешницы треснуло под моей рукой и расщепилось. Как она была прекрасна! Я бы все отдал за одну лишь возможность обладать ею.

Я должен коснуться её! Эта мысль постоянно крутилась у меня в голове, превращаясь в навязчивую идею. Я с нетерпением ждал, когда же она закончит омывать свое тело и волосы,