основ и называют суффиксальной имперфективацией. Таким образом, из суффиксальной имперфективации возник несовершенный, а затем – по контрасту с ним, как его противочлен, и совершенный вид (Маслов 1984: 110)[618].

Ведущую роль экспрессия сохраняет и на всех последующих этапах языковой эволюции: «Но, как известно, экспрессивность в языке достаточно легко утрачивается. А это влечет за собой замену формы со старой экспрессией другой, более яркой и выразительной» (Силина 1982: 160).

В таком случае вторичная имперфективация в языке напоминает редупликацию, компенсирующую стертое значение, как, например, дублирование уменьшительных суффиксов (например, крючочек), приставок (вовнутрь), семантики (передовой авангард). И поэты в поисках новой выразительности интуитивно выполняют некую программу, заложенную в динамической системе языка.

Перфективация

В современной поэзии нередко встречаются и грамматические аномалии при образовании форм совершенного вида. В этом случае поэзия отражает стихию разговорной речи с ее тенденцией к регулярной видовой парности глаголов и заполняет лакуны нормативного языка. Авторские формы совершенного вида становятся особенно экспрессивными, когда производящие нормативные глаголы имеют четко выраженную книжную окраску, например, лобзать, симулировать, ликвидировать, озираться:

Андроповская старуха

лобзнула казенный гранит,

и вот уже новая муха

кремлевскую стену чернит.

Лев Лосев. «Газета на ночь» [619] ;

Симульнул дурака сдуру,

Тридцать рублей пенсия.

Сижу и взбалтываю политуру,

Эх, и крутая суспензия!

Олег Григорьев. «Симульнул дурака сдуру…» [620] ;

Душа несется, моля:

«Помилуй, Яков, меня…»

«Восславим деспоту славу и честь!»

Взрывают храмы. Салют.

Свидетелей ликвиднут.

Души черный ящик есть.

Андрей Вознесенский. «Литургия лет» [621] ;

Суну руку в эту рéку, озирнусь по сторонам,

прокукую предпоследнее свое кукарéку,

только кто ж меня услышит, тут же что у нас, страна

мертвых, и Озирис сторожит эту рéку.

Владимир Строчков. «Золотой запас подъелся, вышло время умирать…» [622] ;

О, графомания, уволь!

«Читать стихи других поэтов…»

Весь этот вой, всю эту боль —

и ведать

псевдопобедок этих суть,

и соль, и вздрючки, и отдрайки.

В сети за это голоснуть, —

расставить лайки.

Оценки: эту или ту —

Дык Мастер я, «искусства» око:

кто лучше вопльнул в пустоту:

«Мне – одиноко!»

Марина Матвеева. «Графомания души» [623].

Примеры с глаголами симульнул и ликвиднут показывают, что грамматические неологизмы совершенного вида, как и неологизмы несовершенного вида, способны преодолевать смысловую неопределенность двувидовых глаголов, однако при этом они значительно понижаются в стилистическом ранге.

Префиксальное образование неузуальных форм совершенного вида всегда осуществляется вместе с лексическими или семантическими трансформациями. Если «во многих случаях то или иное различие в лексическом значении закрепляется формой вида» (Шелякин 2001: 74), то верно и обратное: нарушение этой общеязыковой закрепленности ведет к деформации лексического значения. В любом глаголе замена узуальной приставки на неузуальную приводит к семантическому сдвигу, определяющему такой способ глагольного действия, который в общеупотребительном языке не осознается и, соответственно, не обозначается.

Поэты испытывают потребность точно назвать то, что они воспринимают и для чего в языке нет подходящих слов. Рассмотрим несколько примеров с приставками по– и вз– (вс-). Эти приставки чаще других встречаются при неузуальном видообразовании – на фоне нормативной префиксальной деривации.

Приставка по– обнаруживает активность при образовании неузуальных глаголов со значением длительно-ограничительного способа действия (делимитативов):

Прошу: поснись мне, покажись

неузнаваемой каликой,

где плещется форель, как жизнь,

во тьме веселой и великой.

Наталья Галкина. «Ночь катит сонмища нулей…» [624] ;

Что бы нам почитать? Вот и книжка.

Он людей никогда не любил,

но хотел. И убил, как старушку.

Что бы нам похотеть?

Алексей Денисов. «Двух влюблённых в саду напугала дешёвая бука…» [625].

В этих примерах существенным оказывается то, что «делимитатив при поддержке контекста (а иногда и без нее) может выражать незначительность обозначаемого действия (с точки зрения говорящего или производителя действия)» (Петрухина 2000: 151). Для современной поэзии типично стремление авторов к снижению пафоса, к исключению экзальтации, к десакрализации образа поэта, в конечном счете, к смирению перед жизненными обстоятельствами.

У Натальи Галкиной в грамматическом повторе поснись мне, покажись слово покажись обновляет свою внутреннюю форму и тем самым тоже принимает на себя значение длительно-ограничительного способа действия, не свойственное ему в современном языке.

В строчках Алексея Денисова обнаруживается параллелизм узуального глагола почитать с неузуальным похотеть. Глагол хотеть, от которого автор произвел похотеть, является непредельным, потенциально лишенным ограниченности (Шелякин 2001: 77). Разница между авторским похотеть и нормативным захотеть состоит в том, что намерение похотеть обозначено глаголом ограничительной семантики. Не исключено, что здесь есть и мотивирующее влияние слова похоть, тем более что в третьей строчке слово хотел двусмысленно: персонаж ‘хотел любить людей’ или персонаж ‘хотел людей’. Если эта двусмысленность актуальна, тогда и глагол почитать совмещает в этом контексте значения омонимов почитать (сов. вида) ‘заняться чтением’ и почитать (несов. вида) ‘относиться с почтением (к кому-л., к чему-л.)’. Кроме того, в форме похотеть полисемантична приставка, сообщающая глаголу значение не только ограничительного, но и начинательного способа действия.

При аномальной комбинации приставки вз– (вс-) с суффиксами одноактного действия глаголы указывают на повышенную интенсивность этого действия:

Мой пес все не отыщет места,

Он привередлив, как невеста:

То носом здесь, то там вспахнет,

Все не присядет, не вздохнет,

Очами в небо не вспорхнет.

Дмитрий Александрович Пригов. «Ода о Москве» [626] ;

Так ли, иначе ли, звук этот, знак возник

слабый, как если сквозняк или зевок,

или в курятнике ночью звук возни,

или возьми, к примеру, вздохнул завод

у заводной игрушки уже потом,

после того, как она завалилась вбок,

кончив кружить; или коротко взныл кото[627],

струны которого зацепил клубок

или лапой котенок, который играл

этим клубком и, задевши за звук, удрал

вскачь, боком, боком, задрав восклицательный хвост.

Владимир Строчков. «Именно так обозначен был этот звук…» [628].

В тексте Д. А. Пригова наблюдается рифменный, грамматический и словообразовательный параллелизм: вспахнет – вздохнет – вспорхнет. Слово вспахнёт здесь семантически двойственно: оно по смыслу связано и с движением (пес двигает носом), и с обонянием (при этом автор как будто заново осуществляет энантиосемическую потенцию слова пахнуть – ‘испускать запах’ и ‘чувствовать запах’). В истории русского языка эта потенция осуществилась с дифференцирующим сдвигом ударения, в результате чего энантиосемичное слово пахнуть распалось на два (пáхнуть и пахнýть). В древнерусском языке глагол пахать означал ‘махать, размахивать’ (Словарь XI–XVII вв.: 176). Это значение сохранилось и во многих диалектах: в деревнях веником пашут пол, веслами пашут воду и т. п. В литературном