в горбу что-то неприятно щёлкнуло, а Ден вдавил меня в матрас своим весом.

– Умница, – пыхтел мне в ухо мучитель. – Всё получилось.

– Развяжи меня...

– Пока нельзя. Полежи так. Спина должна привыкнуть к изменениям, ей нужен покой. Кажется, мы высвободили резервуар с твоей магией, и теперь ты начнёшь меняться быстрее, – и меня снова укрыли платочком, так как покрывало и одеяло сейчас были подо мной.

– Почему нельзя каждый сеанс делать таким? – вот уж чего я не ожидала от себя, так этого вопроса! Кажется, я становлюсь развратной.

– Потому что только часть нервных окончаний связаны с твоими половыми органами. Ты ведь почувствовала в конце неприятные ощущения, как будто что-то оборвалось?

– Да, было, но их затмил оргазм.

– Относить к этому с радостью, что хотя бы часть опухоли мы можем убрать приятным образом.

– Угу, – кивнула я. – Как думаешь, почему опухоль образовалась?

– Учитывая силу твоей не до конца пробудившейся магии, могу предположить, что её было настолько много, что она погубила бы тебя, если бы не купировалась опухолью. Этой магии сполна хватило бы на двоих.

И тут меня торкнуло, я всё поняла!

– Мама забеременела близнецами, но в утробе я поглотила свою близняшку. Возможно, поэтому всё и случилось...

– Видимо, да. История рода твоего отца не знает ни одного случая рождения двойни. Из поколения в поколение рождался только один полносильный наследник, – говоря это Ден умопомрачительно приятно жмякал мои телеса, и я балдела.

Но не успела я уплыть в негу, как...

Это заговор!

Так и знала, что нельзя давать резервные ключи от дома маменьке. Видимо, та, не мудрствуя лукаво, поделилась ими с Аристархом, который, будучи ранимым и непризнанным поэтом, и без того повадился без конца таскаться ко мне. То его накорми, то на ночь спать уложи. Неужели переехать ко мне намеревается? Ишь, чего удумал! Мол, я, хоть и юродивая, но слушатель безотказный, к тому же пирожки у меня – пальчики оближешь (что Аристарх и делал, когда последний пирожок исчезал у него во рту).

С этим сыном маминой подруги одни проблемы...

Однако Аристарх считал себя пупом нашей бренной планеты и каждый раз наносил мне визиты с таким видом, словно это он снизошёл до меня, а не я до него. Как будто я забыла, что, помимо декламирования памфлетов (как по мне, форменного издевательства над поэзией) и уничтожения пирожков, этот хлыщ на халяву брал у меня косячки. Ибо под травкой в голове всплывают особенно яркие образы.

Отсюда и пони с розовыми женскими попками, и одноглазые змеи с настоящим(!) глазом, и губастые персики...

Я не шучу. Как-то раз Аристарх прочёл мне своё... даже не знаю, как обозвать это извращение. И самое обидное, что оно мне запомнилось! Навязчивее попсовой песни по радио! Вот, хоть сейчас попроси меня по памяти написать его – и я напишу. А так как я больше не могу носить этот ужас в себе, я сделаю сие грязное дело прямо здесь. Можете закидать меня тапками (только не тухлыми яйцами и помидорами), я их буду выдавать гостям, когда придут. Тапки в хозяйстве пригодятся.

Так вот, в момент, когда в мою спальню ворвались незваные гости, я не к месту вспомнила про тапки и про этот Аристархов опус:

Мой одноглазый змей извивается,

Среди трав и кустов скрывается,

Одиноким и мрачным взглядом ища

Родную нору в зарослях плюща.

Он от внешнего мира скрывается,

И его единственный глаз

Нору, отыщет, он не сломается.

Ещё чуть-чуть... Вот, прям сейчас!

Безысходность всё тянет назад.

Он пойдёт на любые жертвы.

Даже лишится последнего глаза,

Чтоб погрузиться в тепло норы.

Не видать ему больше персика губ,

Розовых попок резвящихся пони,

Может быть, он покажется груб:

Норка стоит того, чтобы биться в агонии.

Пусть же змей мой обрящет любовь!

И счастье придёт к страдальцу вновь!

Да, глаз больше нет, но останется чувство,

Найти свою нору – это искусство!

Искусство это или нет, но сегодня Аристарх нежданно-негаданно явился в мою нору... тьфу, в мой дом, и привёл с собой тяжёлую артиллерию, враждебно настроенную против Дена. То есть свою и мою маму.

Додумался.

Впрочем, чего ещё ожидать от человека, страдающего глубокой центропупностью вкупе со слабоумием?

Ну, не может народ принять, что у меня появился НОРМАЛЬНЫЙ жених! Всем надо подгадить, чтобы я жила так же хреново и одиноко, как они.

Не встретив меня ни во дворе, ни в скромном тесном холле, ни на кухне, гости бесцеремонно поднялись ко мне в спальню, а там я... Расхристанная на кровати лицом вниз и привязанная за руки и за ноги к ножкам. И всё бы ничего, только на мне нет лифа от слова совсем. Из одежды только тоненькие белые панталончики с кокетливыми рюшками и прорезью между ног (надеюсь, она не рассекретила мои самые сокровенные места).

От потрясения шёлковый шейный платочек, прикрывавший мою голую многострадальную спину, вероломно сполз вниз.

Божечки, какой позор! Даже я не хотела бы увидеть себя со стороны, а тут целая компания!

– Какой кошмар! – пробормотал Аристарх.

– Фупотька, потиму у тебя в спальне полуголый мурщина? – раздался визг тётушки. Её голосок с чудовищным шепелявым «фефектом» речи не спутать ни с чем.

Каблучки застучали по паркету. Да ёжки ж макарошки! Она ещё и в спальню ко мне вошла?! Как и посмела! И, похоже, не только она! А-а-а! Не спальня, а проходной двор!

– Жупочка, ты, что, живёшь во грехе? – ошеломлённо выдала мама.

«Да, мам, а ещё я курю травку. И мне нравится», – но вслух не ответила, только закатила глаза (сама для себя, потому что моей страдальческой мины не видел никто).

Ден встал с кровати и поистине властным голосом заявил:

– А вы знали, что невежливо врываться в чужой дом и чужую спальню? Уходите немедленно и закройте дверь!

Моя маман интеллигентно промолчала и попятилась назад в коридор, зато тётя Галя решила высказаться:

– Невефливо?! К ней свататься прифли, а она с другим муфыком! – визжала она в праведном (нет) гневе. – Посор!

Э-э... В смысле свататься? Кто? Петушок наш щипанный?

– Мама! – простонал Аристарх.

– Фто мама? Я ф тебе ховорила, и с хорбом мофно смириться. Фупотька, вон, и пирохи петёт. А хто тебя в старости накормит? Вот, помру я, а ты с