— Мача?

Это значило: «Где взять?»

Когда русские пришли на Камчатку, ее жители не знали даже употребления металлов. Они жили еще в каменном веке. Из острых обломков камня и кости делали топоры, ножи, наконечники копий. А потом железо стало обходиться им так дорого, что они нередко продолжали пользоваться прежними орудиями.

Глядя на необыкновенно легкие и прочные камчадальские сани — нарты и деревянное огниво, при помощи которого камчадалы добывали огонь трением сухих палочек о деревянную дощечку, Крашенинников удивлялся их мастерству.

«Как они без железных инструментов могли все делать — строить, рубить, долбить, шить, резать, огонь доставать? Как могли в деревянной посуде варить и что им служило вместо металлов? Сии средства не разумный или ученый народ вымыслил, но дикий, грубый и трех перечесть не умеющий. Столь сильно нужда умудряет к приобретению потребного в жизни», писал впоследствии Крашенинников.

Он торопился узнать этот народ. Уже в первые дни Крашенинников потребовал, чтобы в Большерецк вызвали камчадала, от которого можно было бы получить более или менее основательные сведения о жизни его народа. Посланный из Большерецкого острога казак привез «иноземца Тырылку».

По-видимому, этот старый камчадал был известен на Камчатке как толковый человек, потому что ездили за ним довольно далеко — на речку Авачу.

Крашенинников стал расспрашивать Тырылку через толмача. А потом записал его ответы и озаглавил рукопись: «Описание о иноземческой вере, о праздниках, свадьбах и о протчем».

Тырылка мог рассказать не только о житье камчадалов. Всего два месяца назад у реки Авачи произошло страшное землетрясение. А незадолго перед тем Авачинская гора начала выбрасывать огонь и пепел. Крашенинников решил без промедления собрать на месте сведения об извержении вулкана и землетрясении.

В середине января Крашенинников с Аргуновым и двумя служилыми выехал из Большерецкого острога. Четыре остромордые, мохнатые собаки, запряженные по две в ряд, везли высокие нарты, на которых надо было сидеть боком, свесив ноги. Там, где лежал глубокий, неумятый снег, возчик-камчадал брел вперед и широкими лыжами — «лапками» — прокладывал дорогу. А когда встречалась наледь или дорога шла под уклон, собаки пускались вскачь. Крашенинников крепко держался за нарты, всячески стараясь не свалиться.

«Ездоку необходимо стараться хранить равновесие. В противном же случае узкие и высокие санки и на самых малых раскатах или ухабах опрокидываются. Ездок бывает подвержен немалому страху, особливо на пустом месте, ибо собаки убегают и не станут, пока в жилье не придут или за что-нибудь на дороге не зацепятся. А он принужден бывает пеш идти», вспоминал потом Крашенинников.

В пути он не раз ночевал в зимних камчадальских подземных жилищах. Издалека они казались просто небольшими круглыми холмиками, над которыми по большей части поднималась струйка дыма. Подойдя ближе, можно было увидеть, что на верхушке холмика есть отверстие, которое служит одновременно и трубой для дыма, и дверью, и окном.

Через вход спускались по лесенке вниз, стараясь не попасть в очаг, сделанный почти под самым входом.

«Для своих юрт они выкапывают землю аршина на два в глубину, а в длину и в ширину — смотря по числу жителей. Внутри сии жилища четвероугольные, однако почти всегда две стороны длинные, а две — короче. Посредине вкопаны четыре столба, и на них держится потолок из жердей, на которые кладется сухая трава, а потом земля насыпается», рассказывал впоследствии Крашенинников.

С непривычки было очень трудно провести ночь в таком жилье. Дым ел глаза, воздух был тяжел от запаха нечистот. Но ночевать в ямах, вырытых в снегу, как это не раз случалось делать в пути, можно было только с немалым риском. Если начиналась метель, снег заносил людей, собак, нарты. Приходилось каждые четверть часа вставать и отряхиваться, чтобы не погибнуть под снегом.

Поездка продолжалась две педели. По пути Крашенинников побывал на теплых ключах около реки Большой Бааню. А доехав до Авачинской горы, он увидел, что придется взглянуть на нее только издалека.

— Ради весьма глубоких снегов и частого кедровника на санках никакими мерами на подножье горы взъехать было невозможно, — сказал Крашенинников, вернувшись в Большерецк.

Над белой вершиной Авачинской горы только курился дымок. Огня не было видно. А во время летнего извержения над ней поднималось огненное зарево, видное издалека.

«Подземные боги китов жарят», говорили камчадалы.

Крашенинников собрал сведения об осеннем землетрясении. Ему рассказали, что от подземных толчков обвалились многие жилища камчадалов. Море точно всколыхнулось. На берег набежала волна во много сажен вышиною. Потом вода хлынула назад, и дно моря обнажилось на сотни сажен. Море колебалось таким образом несколько раз.

«От сего наводнения тамошние жители вовсе разорились, а многие бедственно скончали живот свой. В некоторых местах берега изменились: луга сделались холмами, а поля — морскими заливами», писал впоследствии Крашенинников.

Вернувшись в Большерецкий острог, он записал все, что узнал и увидел.

Когда подошла весна, Крашенинников начал еще одну работу: стал устраивать огород. Нужно было сделать опыт выращивания разных овощей, которых не сажали на Камчатке. Крашенинников посеял много ячменя и посадил репу, горох, редьку и другие овощи.

Лето пришло поздно, а в августе уже начались заморозки. Почти все лето шли дожди, и ясные дни проглядывали очень редко. Огород радовал глаз вышиной зелени, но хорошо уродилась только репа.

Старожилы рассказывали, что такое лето бывает обычно.

«Все сочные овощи, например капуста, идут только в лист и ствол. За краткостью лета и недостатком теплоты не созревают», записал Крашенинников.

Огород не помешал Крашенинникову поехать к устью Большой, чтобы делать измерения приливов и отливов моря. Он прожил там больше месяца, собирая в то же время растения и наблюдая, как рыба идет из моря в реки метать икру. Большие, нежные и жирные лососи, которые не встречаются в российских реках — чавыча, нярка, кета, — шли вверх по рекам, начиная с мая, все лето в невероятном изобилии.

Крашенинников порой с трудом верил своим глазам. Рыбы было так много, что реки выступали из русла. Вода текла иногда целый день по берегам, пока рыба не переставала идти из моря в реку. Можно было ударить острогой наудачу и