Словом, материальное положение семьи Хрущевых лучше и быть не могло. Однако семейные проблемы давали о себе знать и теперь. Некоторые из них были связаны с растущим кланом Хрущевых. Отец Хрущева умер от туберкулеза в 1938 году, но мать была еще жива. Вместе с его семьей жили родители Нины Петровны, которых она в 1939 году вывезла из оккупированной нацистами Польши86, ее племянник и племянница, Вася и Нина, которых она тоже вытащила из родной деревни. Разумеется, здесь же жили и дочь Хрущевых Рада, которой в 1938 году исполнилось девять, и трехлетний Сережа, и годовалая Лена. Добавьте к этому детей Хрущева от первого брака — двадцатитрехлетнюю Юлию, переехавшую с отцом в Киев, и двадцатиоднолетнего Леонида, делившего время между Киевом и Москвой.

Вести дом и хозяйство в таком семействе было, конечно, нелегко. Хрущев был поглощен работой, а младшие дети часто болели. Весной 1941 года Сергей слег с туберкулезом, давшим осложнение на ноги. Следующие два года ему пришлось провести неподвижно в гипсе: только верхняя часть тела, руки и одна ступня оставались свободными. Той же весной Юлия, тоже заразившаяся туберкулезом, перенесла операцию на легких87.

Нина Петровна была заботливой хозяйкой и строгой матерью. По словам Рады, она «считала заботу о семье своим партийным долгом и ввела в семье партийные порядки». Она «держала у себя в руках» зарплату мужа (хотя все нужды семьи оплачивались государством), ввела режим строгой экономии, «ничего не выбрасывала» («после ее смерти мы нашли горы старых платьев и свитеров, латаных-перелатаных»), тщательно следила за школьными успехами своих детей, особенно Рады. «У нее были суровые партийные принципы, — рассказывает Рада. — Маме всю жизнь было тяжело со мной, а мне с ней, хотя мы очень любили друг друга»88.

Однажды, еще до болезни, маленький Сережа бросил на пол кусок хлеба. Мать дала ему пощечину, а отец (он в тот день был дома) выволок Сергея из-за стола и приказал: «Подними!» Как посмел Сережа швыряться хлебом, который так тяжело достается простым людям?! От больших детей — и неприятности больше; Леня огорчал мачеху более серьезными проступками — курил, несмотря на прямой запрет отца, брал вещи без спросу и забывал их возвращать. Он «не признавал авторитета Нины Петровны», рассказывает Любовь Сизых, вышедшая замуж за Леонида в 1938 году. Мать Хрущева, Ксения Ивановна, открыто принимала сторону любимого внука. В довершение всего Леонид рассорился с родной сестрой Юлией, с которой они не ладили с детских лет, поскольку Юля имела обыкновение жаловаться Нине Петровне на его шалости. В 1940 году, когда у Леонида родилась дочь, Люба хотела назвать ее Юлией, но муж воспротивился — пусть сестра не воображает, что это в ее честь! Девочку совсем было собрались назвать Иоландой, в честь знакомой киноактрисы, но тут запротестовала Ксения Ивановна, потребовав, чтобы правнучку назвали по-русски и по-христиански. В конце концов сошлись на «Юлии»89.

Характером Люба очень походила на своего мужа — «озорника» и «сорвиголову». Ее отец, банковский служащий, был глубоко религиозен и порвал с дочерью, когда она стала комсомольской активисткой. Если бы они не поссорились тогда, вспоминала она, это случилось бы чуть позже, когда она увлеклась воздухоплаванием — хотя именно ее полеты, о которых много писала пресса, помогли ей в конце концов помириться с отцом.

На фотографиях в семейном альбоме перед нами предстает красивая, жизнерадостная молодая женщина в летной форме. Неудивительно, что она привлекла внимание Леонида Хрущева, который окончил летную школу и работал в Киеве инструктором аэроклуба. Он был высок и хорош собой, в первый же вечер отвез ее домой на машине, а на следующий день явился с веткой цветущей сирени. После этого они почти не расставались. «Никогда я не встречала такого обаятельного мужчину», — рассказывает Люба90.

Однако, при всех комсомольских и человеческих достоинствах Любы, было и у нее пятно на биографии. Как-то раз «подруга» обнаружила у нее в комнате перепечатку статьи Троцкого «Уроки Октября». Любу исключили из комсомола, правда, два месяца спустя восстановили (к подобным прегрешениям молодых людей власть относилась не слишком строго); однако для семьи Хрущева опасна была даже тень подозрения в связи с троцкизмом.

Неизвестно, знал ли Никита Сергеевич Хрущев о прошлом Любы во время их первой встречи. Он попросил сына вечером привести Любу к ним домой и подождать его возвращения. Вернувшись домой около полуночи, Хрущев сел за стол вместе с Леней, Любой и сестрой Лени Юлией. Нину Петровну не пригласили. Леонид не желал знакомить невесту с мачехой. Во время семейного ужина Нина Петровна вошла, взяла из посудного шкафа тарелку и молча вышла, даже не поздоровавшись с Любой.

За знакомством последовали совместные походы в театр, а затем — и приглашения в Межгорье. Люба особенно сдружилась с Ксенией Ивановной. После свадьбы Леонид и Люба поселились в квартире Хрущева в Москве; там они оживленно справляли Новый, 1939 год — это празднование запечатлено на пленке. На одном из снимков мы видим компанию молодых людей: две девушки и один юноша выглядят относительно трезвыми, но еще один гость хлещет водку прямо из бутылки, второй, кажется, вот-вот рухнет лицом в салат, а сама Люба, в центре группы, возлежит на диване в картинной позе, с бутылкой шампанского в руке и широчайшей улыбкой. Позднее Люба уверяла, что гости вовсе не были настолько пьяны, что это шутка. Но Хрущев-старший таких шуток не понимал — тем более что дурное поведение родственников могло его скомпрометировать.

— Что это такое?! — кричал он. — Как ты себя ведешь?! Как ты можешь так себя вести? Комсомолка ты или нет? Позор! Как тебе не стыдно?!

Хрущев был вспыльчив, но отходчив: он не мог долго сердиться ни на сына, ни на невестку, и скоро возобновились их задушевные беседы с Любой на кухне.

Много лет спустя Люба припомнила еще один семейный инцидент. Хрущев, Леонид, Люба и Толя, ее сын от первого брака, приехали в Москву из Киева в личном вагоне Хрущева. Хрущев просил, чтобы прибывший за ним черный лимузин подождал родных, однако из соображений безопасности охрана настояла на немедленном отъезде. Позже, когда Леонид и Люба приехали домой, они услышали, как Хрущев кричал на начальника охраны: «Где мои дети? К чему все эти ограничения? Почему я не имею права подождать детей?»

За два дня до нападения фашистской Германии на СССР Хрущев был в Москве. Там он, по его собственным воспоминаниям, «буквально томился», но не мог добиться позволения Сталина вернуться в Киев. Он хотел быть на своем рабочем посту. Что толку в пребывании на «обедах и ужинах питейных», которые «просто были уже противны»?

Но Сталин настаивал: «Да останьтесь еще, что вы рветесь? Побудьте здесь»1.

В конце концов вождь смилостивился, и утром 21 июня 1941 года Хрущев вернулся в Киев. Прямо с вокзала он отправился на работу и до дома добрался только вечером. Однако час спустя, около десяти вечера, его вызвали обратно в ЦК, где заместитель по военной обороне предъявил Хрущеву документ, из которого следовало, что немцы готовы напасть: до начала войны остаются считаные дни, возможно, даже часы. И почти тут же пришла весть с Западной Украины, из города Тернополя: германский перебежчик сообщает, что нападение состоится в три часа утра. Всю ночь Хрущев провел на рабочем месте. И в самом деле — вскоре после трех часов ночи, едва на востоке позолотили небо первые лучи рассвета, пришло известие о нападении немецких войск. А час спустя вражеские бомбардировщики уже бомбили киевский аэродром.