– Поздно вы в дороге! – сказал он. – И вы не побоялись идти через Шпессарт в такую темную ночь? Что касается меня, то я предпочел поставить лошадь в этой корчме, вместо того чтобы еще хотя бы час ехать дальше.

– Вы, конечно, поступили совершенно правильно, господин, – отвечал механик. – Топот копыт хорошей лошади – это музыка для ушей всякого сброда и выманит его за целый час расстояния. Если же через лес пробирается пара бедных парней, как мы, то есть такие люди, которым разбойники скорее сами могут что-нибудь подарить, – они не двинут и ногой.

– Это истинная правда! – вмешался извозчик, который тоже подошел, разбуженный приходом незнакомцев. – На бедного человека они не станут нападать из-за денег. Однако бывали примеры, что они убивали бедняков только из кровожадности или принуждали вступить в шайку и служить в разбойниках.

– Ну, если в лесу бывают с этими людьми такие вещи, – заметил юный золотых дел мастер, – то, право, нам следует как-нибудь приготовить к обороне этот дом. Нас только лишь четверо, а с работником – пятеро. Если им вздумается напасть на нас в количестве десяти человек, что сможем мы сделать против них? И кроме того, – прибавил он тихим шепотом, – кто поручится нам, что эти хозяева честные люди?

– Тут нечего опасаться, – возразил извозчик. – Я знаю этот трактир больше десяти лет и никогда не замечал за ним чего-нибудь нечистого. Муж хозяйки бывает дома редко. Говорят, у него виноторговля. Но хозяйка – тихая женщина, которая никому не пожелает зла. Нет, вы ее обидели, сударь.

– А все-таки, – вставил свое слово знатный молодой человек, – все-таки я не могу совершенно отвергать сказанное. Припомните слухи о тех людях, которые однажды бесследно пропали в этом лесу. Перед этим многие из них говорили, что будут ночевать в этой харчевне. А после того как две или три недели спустя о них ничего не было слышно, о них стали справляться, и когда спросили здесь, то в харчевне сказали, что никого из них тут и не видели. Ведь это подозрительно!

– Бог знает! – воскликнул механик. – В таком случае мы поступили бы, конечно, благоразумнее, если бы расположились на ночлег неподалеку, под хорошим деревом, чем здесь, в этих четырех стенах, где о бегстве нечего и думать, если они разом займут дверь, – ведь окна с решетками.

Под влиянием таких речей все сделались задумчивы. Казалось вполне вероятным, что корчма в лесу была в сношениях с разбойниками, по доброй ли воле или по принуждению. Вследствие этого ночь представлялась им не совсем безопасной, тем более что они много раз слышали рассказы о путешественниках, которые подверглись нападению во время сна и были убиты. И если бы даже дело не дошло до их жизни, то часть гостей в корчме была с такими ограниченными средствами, что грабеж некоторой доли их имущества был бы им очень чувствителен. И они угрюмо и печально смотрели в свои стаканы. Молодому человеку хотелось теперь ехать на своем коне по безопасной и открытой долине; механику хотелось бы иметь телохранителями двенадцать своих товарищей силачей, вооруженных дубинами, а золотых дел мастера Феликса охватила тревога больше за убор его благодетельницы, нежели за свою жизнь.

Извозчик же, который несколько раз задумчиво отмахивал от себя дым своей трубки, тихо произнес:

– Господа, по крайней мере они не должны напасть на нас во время сна. Я со своей стороны намерен, если только кто-нибудь присоединится ко мне, бодрствовать всю ночь.

– Я тоже хочу… я тоже! – воскликнули трое остальных.

– Спать я все равно не смог бы, – прибавил молодой господин.

– Ну, чтобы быть бодрыми, нам нужно чем-нибудь заняться, – сказал извозчик. – Так как нас как раз четверо, то я думаю, что можно было бы сыграть в карты. Это поддержит нашу бодрость и займет время.

– Я никогда не играю в карты, – возразил молодой человек, – поэтому меньше всех могу поддержать вашу компанию.

– И я совсем не умею играть, – прибавил мастер Феликс.

– Однако что же мы можем предпринять, если не станем играть? – сказал механик. – Петь? Но это не пойдет, и к тому же привлекло бы только сюда этот сброд. Разве задавать друг другу шарады и загадки? Это продлится недолго… Знаете что? А что, если нам рассказывать что-нибудь? Будет ли это весело или серьезно, истинно или выдумано, все-таки это поддержит нашу бодрость и займет время так же хорошо, как карточная игра.

– Я согласен, если начнете вы, – сказал молодой человек улыбаясь. – Вы, господа ремесленники, ходите по всем землям и уже поэтому можете кое-что рассказать. Ведь у каждого города есть свои собственные истории и предания.

– Так-то он так, слышишь много, – возразил механик, – зато господа, как вы, старательно изучаете это по книгам, где описаны удивительные дела. Вот вы и можете рассказать и умнее, и лучше, чем простой ремесленник, как я. Ведь вы, если я не ошибаюсь, студент, ученый?

– Ученый – нет, – улыбнулся молодой человек, – а что студент – это верно, и еду я домой на каникулы. Но что написано в наших книгах, для рассказа годится меньше, чем то, что вы слышите в разных местах. Поэтому начинайте-ка что-нибудь, если остальные хотят слушать.

– Это еще лучше карт, – проговорил извозчик, – если кто-нибудь рассказывает славную историю. Я часто охотно езжу по деревенским дорогам самым тихим шагом и слушаю, когда кто-нибудь идет рядом и рассказывает что-нибудь хорошее. А в дурную погоду я многих брал к себе на телегу, с условием чтобы они рассказывали что-нибудь. Еще был у меня один приятель, которого я, по всей вероятности, только потому и любил так сильно, что он знал истории, которые продолжались по семи и больше часов.

– И я тоже, – прибавил юный золотых дел мастер, – очень люблю слушать рассказы, и мой хозяин в Вюрцбурге должен был решительно запретить мне книги, чтобы я не слишком много читал разных историй и не запускал из-за этого работы. Так вот, механик, отличись-ка чем-нибудь хорошеньким. Я знаю, ты мог бы рассказывать с этой минуты до наступления дня, пока истощится твой запас.

Механик выпил, чтобы подкрепиться для рассказа, а затем начал так…

В Верхней Швабии и по сей день еще высится остов старинного замка, когда-то не знавшего себе равных в целом крае – это Вышний Цоллерн. Он стоит на вершине круглой крутой горы, и с его дерзкой высоты открываются взору окрестные дали. И повсюду, откуда виден был замок, и еще намного дальше, люди в старину побаивались воинственных рыцарей фон Цоллерн, имя это знали и почитали во всех немецких землях. Так вот: много сотен лет тому назад – сдается мне, что тогда еще только-только изобрели порох, – жил в этой твердыне один из Цоллернов, человек по натуре весьма странный. Нельзя сказать, чтобы он жестоко притеснял своих подданных или враждовал с соседями, однако никто не хотел с ним знаться из-за его мрачного взгляда, нахмуренного лба и бранчливой, отрывистой речи. Немногие, кроме слуг в его замке, сподобились слышать, чтобы он говорил связно, как все прочие люди. Когда он скакал верхом по долине и какой-нибудь простолюдин, встретясь с ним, срывал с головы шапку, кланялся и говорил: «Добрый вечер, ваше сиятельство, хороша нынче погодка!», то граф отвечал: «Вздор!» или «Сам знаю!» А если кто, бывало, не угодит ему самому, или не так обиходит его лошадей, или он встретит в ущелье крестьянина с возом и тот не сразу уступит дорогу его коню, – граф давал выход своему гневу, разражаясь громом проклятий, однако никому не случалось видеть, чтобы он когда-нибудь при подобной оказии ударил крестьянина. В округе его прозвали «Цоллерн-Грозовая Туча». Цоллерн-Грозовая Туча был женат, и жена его являла собой полную противоположность супругу – она была кротка и приветлива, как майский день. Не раз приходилось ей добрым словом и ласковым обхождением примирять с графом людей, которых он обидел своей грубостью. Она, где только могла, помогала бедным, и не считала за труд в летний зной или в злейшую стужу спуститься с крутой горы в долину, чтобы навестить бедняков или больных детей. Когда ей доводилось встречать на пути графа, он бурчал: «Вздор! Сам знаю!» – и скакал дальше.