был худший напиток из всех, какие мне довелось пробовать за свою жизнь. Он ничуть не напоминал чай в нашем понимании этого слова – солоноватая настойка из чайных листьев явственно отдавала жиром. Подавив приступ тошноты, дабы не оскорбить принимающую сторону, я выпил отвратительное пойло и собрал воедино все свои познания в области татарского языка:

– Превосходно!

Купец остался весьма доволен моей оценкой:

– Теперь я вижу, что ты не русский.

Назар успел уведомить его о моем британском гражданстве.

– Странная вещь, – продолжал хивинец, – но русские совсем не любят мой чай, а мне его привозят из Индостана. Будешь еще?

К счастью, на выручку явился Назар. Указав на звезды, он напомнил о времени и запланированном вскоре отъезде; таким образом, пожав купеческую руку, я избежал этого искреннего, но абсолютно неприемлемого гостеприимства.

Глава XXIII

Ленивый проводник – Холодный душ – Неподчинение – Как разбудить арабов – Горячая зола лучше холодной воды – Мощь верблюдов при грузоперевозках сильно преувеличена – Кратчайший путь к сердцу татарина – Последствия обморожения

Проводника я нашел растянувшимся на старом коврике подле огня. При моем появлении он не проявил ни малейшей готовности освободить место. Назар тем не менее быстро подвинул его, взяв котелок, наполненный к тому времени уже одним льдом с водой, и плеснув оттуда на голову наглеца. Тот вскочил, разразившись бранью по поводу внезапного омовения, каковое явно не принесло ему радости, затем потуже запахнулся в свою овчину и улегся подальше от костра.

– Намаемся мы с ним, – сказал мой верный слуга. – До утра, говорит, никуда не поедем. Я ему толкую, что вы лагерь свернете в полночь, а он мне в ответ, мол, в таком случае отправляйтесь одни, а он в Казалы вернется.

Обнаружить столь явное неподчинение в среде моих подручных, да еще в самом начале похода было неприятно, и мне оставалось лишь довести ситуацию до ее предела, прежде чем дух неповиновения распространится и на погонщика верблюдов.

– Выходим ровно в двенадцать, – отрезал я. – Разбуди меня, если сам не проснусь.

И, завернувшись надежно в свою овчину, я тут же заснул.

Любопытно, насколько все мы чувствуем время, и, если нам надо проснуться в определенный час, в итоге мы делаем это, частенько пробуждаясь даже немного раньше. Я проснулся в половине двенадцатого, вскочив от испуга, что проспал. Поскольку на погрузку верблюдов требовалось как минимум полчаса, мне следовало разбудить проводника.

Склонившись над ним, я хорошенько его тряхнул; он с трудом разлепил глаза, а увидев меня, недовольно пробурчал что-то и отвернулся. Подобный тип людей трудно поставить на ноги, когда они твердо решили спать до утра.

В пустынях Африки я в свое время намаялся, как говорит Назар, с одним из таких. Тот старик, будучи величайшим любителем поспать, возглавлял мой караван. Однако мне удалось выработать безотказный метод его пробуждения. Он одевался весьма убого и не совсем прилично в понимании обычного европейца. Весь его наряд составляла огромная простыня; по ночам он обматывал ее вокруг себя несколько раз и засыпал, защищенный от ветров, которые в Сахаре весьма чувствительны. Никакие пинки не в силах были разбудить старину-шейха, и наилучшим способом оказалось просто перекатывать его как бревно до тех пор, пока простыня его не размотается и пожилой джентльмен не ощутит холодное дыхание ветра на своем голом теле.

Подобная процедура всегда производила желаемый эффект, и, поднявшись с песка, он, в свою очередь, направлялся к другим погонщикам, повторяя с ними те же самые действия. Однако мой киргизский проводник и туркменский погонщик были одеты далеко не так легко. Их овчинные туалеты были туго подпоясаны ремнями, полностью исключая данный подход к решению проблемы.

К делу я приступил, разобрав стены кибитки и позволив тем самым ветру свободно гулять над моими сонными тетерями. Затем я принялся затаптывать угли в костре. Проснувшийся к этому времени Назар присоединился ко мне и полностью разрешил вопрос, насыпав горячей золы проводнику в овчину. Ражий детина на самом деле проснулся давным-давно, и одно лишь упрямство не позволяло ему встать. Оказалось, что любые толчки и пинки вполовину не так эффективны, как тревога за свою собственность.

Он вскочил на ноги, призвал все, какие возможно, беды на голову Назара и принялся будить туркмена.

Вокруг нас лежал девственный, дикий мир; в бескрайней заснеженной степи было светло как днем из-за тысячи ярких созвездий, отражавшихся в ледяном белом полотне. Величественное небо не омрачалось ни одним облаком; ветер стих, и воцарилась полная тишина. Хивинец и его спутники покоились в объятиях Морфея. Голова купца возлежала на богато украшенном седле, а меч – прямо у него под рукой на случай внезапного боя. Погонщики спали, уложив своих верблюдов вокруг себя. Туркмен мой в поисках тепла прижался к самому крупному из наших животных; тогда как его осел, привлеченный костром, подобрался вплотную к углям и спал теперь бок о бок с хивинским торговцем.

Туркмен проявил серьезное недовольство бесцеремонной манерой своего пробуждения; схватившись за нож, он изготовился ответить. Однако проводник взялся за рукоять ржавого ятагана, висевшего у него на боку, и погонщик наш сдался. Бормоча негромкие проклятия, он стал собирать пожитки.

На этом всякое сопротивление прекратилось. Люди мои полностью проснулись, и через несколько минут я уже слышал наших верблюдов, издававших густые низкие звуки от недовольства тем, что на них водружают груз и что ноша других собратьев наверняка легче.

О терпеливости и выносливости так называемых кораблей пустыни пишут и говорят порой полную чушь. Мне бы очень хотелось лично увидеть, как человек, воспевающий добродетели этих огромных животных, проедет на верблюде тысячу миль, подобно автору этих строк, и дождется, когда его «терпеливое» четвероногое либо просто сбежит, либо вдруг рухнет на землю во время движения, никоим образом о том не предупредив. Номер с внезапным падением со стороны верблюда выходит из любых приемлемых границ, поскольку наездник в такой момент вполне может лишиться позвоночника или, во всяком случае, испытает такое чувство, будто тело его разлетается от неожиданного сотрясения на куски. Мощь верблюдов при перевозке грузов тоже сильно преувеличена. Один русский офицер, капитан Потто, в своей книге «Степная война» пишет буквально вот что: «Нагрузку верблюда следует ограничить весом в 700 фунтов. Весной, когда верблюды линяют, она соответственно уменьшается, возрастая лишь при наличии хороших дорог, обильного корма и достаточного времени в пути. В таких случаях груз можно увеличить до 800 и даже до 880 фунтов, что является обычаем для наших купеческих караванов. С другой стороны,