Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Удары колокола доносились с высокой колокольни, а внутри собора слышался низкий голос органа. Когда тело внесут в храм, к органу присоединится хор из тридцати юных голосов.
Носильщики приближались. Они должны были последовать за духовенством, которое уже начало входить в собор.
Но внезапно перед процессией возникла женщина, закутанная в черное. Распростертыми руками она загородила путь.
— Назад! Человек, которого вы несете к святому месту, умер грешником. Он не должен быть там, пока правда не станет известна всем!
— Иеронима! — простонала Фьора. — Бог мой, что она задумала?
— Страшно и подумать, — прошептала Леонарда. — У нее хватит наглости на все! Она, конечно, приложила руку к тому, что мессир Франческо умер, не причастившись!
— Я в этом не сомневаюсь! К сожалению, у нас нет никаких доказательств ее вины, и она это знает…
А между тем в толпе началось волнение, слышался ропот.
Шум нарастал… Капитан Савальо, сопровождавший Фьору, попытался оттолкнуть возмутительницу спокойствия, но та энергично отбивалась и выкрикивала:
— Меня не заставить замолчать! Справедливость должна восторжествовать, а позор — прекратиться!
— Веди себя спокойно, женщина, и уйди отсюда! — крикнул капитан. — Твое скандальное поведение — это святотатство! Уж кто здесь имеет право требовать справедливости, так это так подло убитый сеньор Бельтрами…
Он жестом позвал своих солдат на помощь, но тут к нему подошел гонфалоньер:
— Не трогайте ее! По закону и к чести нашего города любой гражданин может свободно говорить то, что он хочет!
— Свободно, да, но не всюду и не всегда!
— Я тоже такого же мнения, — грозно сказал Лоренцо де Медичи, вмешиваясь в разговор. — Мы собрались здесь, чтобы проститься с одним из лучших граждан Флоренции. Все, что здесь сейчас происходит, — непристойно! Уйди, Иеронима Пацци! Если у тебя есть жалоба, она будет выслушана, но позже! Нельзя заставлять покойника ждать перед храмом божьим!
Но Иеронима прекрасно знала. Что среди собравшихся найдутся такие, которые питали ненависть и зависть к Франческо Бельтрами. Кроме того, упомянув о позоре, она возбудила нездоровое любопытство толпы. Она крикнула изо всех сил:
— Покойник — одной крови со мной! Однако я требую суда народа, поскольку он прибег ко лжи и подлогу! Он не заслужил тех почестей, которые ему оказывают сегодня. Он предал Флоренцию и унизил достоинство гражданина нашей республики, выдав за свою дочь создание, появившееся на свет при самых позорных обстоятельствах!
— Да замолчишь ли ты, наконец?! — прогремел Лоренцо. — Твое негодование кажется мне несколько запоздалым, ведь Фьора Бельтрами была младенцем, когда Франческо привез ее сюда. Не вызвано ли оно желанием присвоить себе его внушительное состояние?
— Я узнала об обмане только недавно и…
— Чепуха! Всем известно, что донна Фьора — дитя любви Франческо и знатной французской дамы!
— Ты говоришь — чепуха, а я заявляю, что это ложь! Мой кузен Бельтрами подобрал новорожденную в луже крови на эшафоте, где были казнены ее отец и мать за двойное преступление: кровосмешение и прелюбодеяние!
Изо рта Иеронимы вырывалось нечто вроде злобного рычания. Лоренцо непроизвольно отшатнулся, будто на него повеяло дыханием ада. Гонфалоньер Петруччи воспользовался этой заминкой, тем более что он уловил еле заметные изменения в настроении толпы.
Надо сказать, что флорентийская толпа отличалась эмоциональностью и непостоянством. Быстрая смена настроений могла привести к тому, что того, кого она обожала утром, она же вечером отправляла на эшафот.
— Донна Иеронима, — сказал гонфалоньер, — сказанное тобой весьма значительно, но ты понимаешь, что Сеньории требуются доказательства. У тебя они есть?
— Да. Мне рассказал об этом человек, который присутствовал на казни в Дижоне, в Бургундии, и видел, как мой кузен подобрал это… это отродье! Впрочем, сейчас здесь присутствует еще один свидетель — вот эта женщина, — добавила она, указывая пальцем на Леонарду. — Франческо взял ее с собой, чтобы она ухаживала за этим существом, которое надо было бы бросить в сточную яму, а не давать имя флорентийки. Теперь она стоит здесь, у тела моего несчастного кузена, и называет себя его дочерью… Не иначе как все это проделки дьявола…
На этот раз толпа взревела. Иеронима знала, что делает, упоминая о колдовстве. Сердце ее наполнилось черной радостью, ибо она почувствовала, что победа близка. Еще чуть-чуть, и вспыхнет пламя, толпа бросится на ненавистную Фьору и разорвет ее на куски…
А Фьора стояла, закрыв лицо руками, стараясь ничего не видеть и не слышать вокруг. Ошеломленный происходящим, Лоренцо наконец пришел в себя. Он не мог позволить, чтобы какая-то истеричка взяла над ним верх или чтобы народ указывал ему, что он должен делать. Лоренцо всегда терпеть не мог это семейство Пацци, от которого он старался быть подальше, как от чумы.
— Хватит! — вскричал он. — Я повторяю еще раз: эта сцена перед храмом позорна. Похороны человека, достойного любви и уважения, не должны служить поводом для сведения счетов. Мы выясним позже, нарушил ли Франческо Бельтрами, повинуясь сердечному порыву, законы нашего города… Сейчас же…
— Прошу меня извинить, — перебил его Петруччи, — но что ты имеешь в виду, говоря «позже»?
— Я имею в виду, когда Франческо Бельтрами будет покоиться в могиле, которая для него уже готова.
— Значит, ты согласен с тем, чтобы сразу после похорон та, которую мы считали его дочерью, ее воспитательница, обвинительница и свидетель, о котором она упоминала, будут препровождены в Сеньорию для выяснения обстоятельств дела?
Охваченный сомнениями, Лоренцо Великолепный медлил с ответом. Он скользил взглядом по лицам своих друзей, стражников, всех тех, кто его окружал. Все напряженно ждали. Он увидел залитое слезами лицо Фьоры. Ее поддерживали с двух сторон бледная Леонарда и Кьяра Альбицци с горящими от гнева глазами. Лоренцо слышал выкрики: "К правосудию!
Надо поступать по праву!»и даже, к сожалению: «Смерть колдунье!»
И Лоренцо понял, что, если он воспротивится требованию гонфалоньера, он не выиграет ничего. Он хорошо знал, что он обладает властью, потому что его поддерживает большинство, а такое дело, как это, может послужить прекрасным предлогом к бунту.
— Пусть будет так! — сказал он наконец. — Все будет сделано по законам нашего города.
— В таком случае, стража Сеньории, отведите этих женщин во дворец, где они будут ждать решения своей судьбы!
Поняв, что ее лишают права проводить ее любимого отца в последний путь, Фьора возмутилась.
— Я хочу, — крикнула она, — присутствовать при похоронах отца! Дороже его у меня не было никого на свете…
— А если он тебе не отец, — усмехнулся Петруччи, — то тебе там нечего делать!
— Я была удочерена по закону перед этой
