мой собственный отказывался приходить ко мне. Я уже делала это раньше. Я…

— Разве ты заслуживаешь этого? Ты, человек?

И в следующее мгновение рот Эвелины оказался у моего горла.

Я почувствовала боль, когда ее зубы впились в мою кожу.

На меня нахлынула волна тошнотворного головокружения, когда ее яд попал в мои вены.

Я задыхалась, отбиваясь от нее, мое колено поднялось, чтобы ударить ее, но я не смогла нанести удар. Ее хватка на мне была невероятно сильной. С каждым глотком крови, которую она у меня брала, мое зрение затуманивалось.

Рот Эвелины был на моей коже.

Министера.

Моего давнего возлюбленного.

Началась паника, искусственно притупленная ядом. Я была в ловушке. Беспомощна. Со знаком Наследника или без. С крыльями или без них.

Эвелина отпустила меня, запрокинув голову назад и слизывая кровь со рта.

— На вкус ты действительно человек, — прошипела она. — Ты выглядишь по-человечески. Ты пахнешь по-человечески.

Я запрокинула голову. Я заставила себя вернуться к сознанию сквозь туман яда.

Думать. Я должна была думать.

— И это была ты. — Она засмеялась, хрипло и грубо. Она выпрямилась, кулон упал ей на грудь, и снова она вздрогнула.

Она замерла, резко замолчав. В ее глазах блестели слезы.

— Я всегда думала, что он хотел оставить меня в живых, — сказала она едва громче шепота. — Я всегда думала, что это был его план. Что он выбрал меня. Но…

Ее рука сжимала кулон до белых костяшек, кровь пузырилась между пальцами.

Внезапно я поняла.

Она не просто вздрогнула от боли, вызванной ожогами. Но она испытала то же, что и я, когда прикоснулась к этой вещице. Кусочки Винсента. Далекие осколки его памяти.

Его воспоминания о той ночи, когда он пытался убить ее, пятилетнего ребенка. И потерпел неудачу. Не потому, что он хотел. Не потому, что он хотел пощадить ее. Но потому что в ту ночь он убил так много детей, что был немного небрежен, а она была не настолько важна, чтобы стараться ради нее.

И в какой-то момент я поняла ее настолько хорошо, что это вонзило нож в мое сердце. Она была одержима Винсентом. Она любила его, потому что он был ее единственной слабой связью с властью, и ненавидела его за то, через что он заставил ее пройти. Она выживала веками, создавая сказки вокруг него, вокруг Лахора, вокруг короны, которую она могла бы однажды надеть.

И теперь она осознала, что ничего не значила для него.

Не было никакого плана. Никакого секрета. Никакой судьбы.

Просто беспечный, кровожадный вампир и мотивы, которые не имели смысла.

Я видела себя в Эвелине так же отчетливо, как если бы смотрела в зеркало. Мы обе были созданы и сломлены одним и тем же мужчиной. Она молилась на судьбу и ей сопутствовала удача. Я поставила жизнь на карту удачи и получила секреты.

У меня есть сила. Она же не получила ничего.

Но она хотя бы смогла отомстить.

Ты не такая, как они.

Слова Винсента эхом отдавались в моей голове. Я ненавидела его за эти слова. И все же в этот момент я ухватилась за них с уродливой уверенностью.

Он был прав. А я — нет.

Я была одним из самых могущественных вампиров в Доме Ночи. Во всем Обитрэйсе. У меня была эта сила, даже если я не знала, как с ней обращаться. Она была во мне.

Эта сука не должна была быть той, кто убьет меня.

В этом понимании укрепилась идея — рискованная идея.

— В тебе все еще течет его кровь, — прошептала я. — Признал он это или нет.

Она насмехалась, но я продолжила:

— Я не хочу, чтобы между нами была вражда, кузина. Ты заслуживаешь большего. И я готова отдать тебе меч. Если ты хочешь.

Она колебалась. Один из детей, маленькая девочка, стояла, заинтересованная, ее светлый взгляд пронзал меня, как будто она понимала, что я задумала.

— Тебе заслуживаешь большего, ты так не думаешь? — сказала я. — За то, что он с тобой сделал?

Глаза Эвелины переместились на меня, потом на меч в ее руках. А потом снова на меня.

Они сияли от вожделения. Эвелина была диким существом, изголодавшимся по крови, по власти, по любви, по удовлетворению. Единственная причина, по которой я сейчас жива, заключалась в том, что она так наелась накануне прошлого вечера, но оттенок жажды крови, все еще видимый сейчас на ее лице, был вызван гораздо более глубоким голодом, который преследовал ее, как я подозревала, на протяжении двухсот лет.

Она даже не знала, что хочет со мной делать. Любить меня, ненавидеть меня, съесть меня, трахнуть меня, убить меня. Черт, возможно все сразу.

Это казалось откровением.

Я всю жизнь зацикливалась на том, чем вампиры отличаются от меня. Я была так уверена, что все мое замешательство и разочарование объясняется моей хрупкой человеческой природой.

Но Райн был прав. Вампиры были ничуть не хуже.

Мне не нужно было быть настолько хорошей актрисой. Эвелина отчаянно пыталась мне поверить.

— Сейчас ты не можешь им пользоваться, — сказала я, — потому что он мой. Он принадлежит наследнику хиаджского рода.

Я кивнула вниз, на свою грудь и татуировку, запечатленную на ней.

— Но, — сказала я. — Я могу передать право собственности тебе.

— Я не настолько глупа, чтобы позволить тебе держать этот клинок.

— Тебе и не нужно, — сказала я. — Просто позволь мне прикоснуться к нему. И он станет твоим.

Она была неподвижна. Я видела расчет в ее глазах.

Конечно, она все равно бы меня убила. Это было то, о чем она думала. Она хотела всего: связи, знака Наследника, меча, короны, моей крови. Она не хотела отказываться ни от чего из этого после столетий постоянных жертв.

— Прекрасно, — сказала она.

Она поднесла меч ближе ко мне, протягивая его, но при этом крепко держа его за ткань.

— Мне нужны мои руки, — сказала я.

Ее губы сжались в тонкую линию. Тем не менее, она кивнула одному из своих детей. Маленькая девочка, та самая, которая так настороженно наблюдала за мной, подошла ко мне с маленьким кинжалом. Ее резкий удар по переплету порезал и мое запястье.

Руки свободны. Это было хоть что-то. Не достаточно. Но хоть что-то.

Я слабо улыбнулась ей и осторожно оттянула ткань, обернутую вокруг лезвия. Красное свечение казалось намного сильнее, чем обычно, оно согревало мое лицо и отражалось в глазах Эвелины, которые были широко распахнуты и не моргали.

Я уставилась на него. Клинок моего отца, якобы хранящий частичку его сердца.