— Вам действительно приходится преодолевать массу трудностей, живя здесь, в лесу, — как-то сказала Тайлеру миссис Слэтин, улыбнувшись своей улыбкой, которую он с некоторых пор терпеть не мог, видя в глубине карих глаз что-то жесткое и неколебимое; он ушел в церковь, чтобы не болтаться у нее под ногами.

Однажды, приехав домой, он услышал, как Лорэн с ее матерью высмеивают вязаные розовые пинетки, подаренные кем-то из прихожан.

— Разве можно представить себе такую шершавую штуку на нежной младенческой ножке? — спрашивала миссис Слэтин.

А Лорэн отвечала:

— Ой, мамочка, если бы ты только видела, какой ужасный детский душ они мне подарили! С такой мрачной вежливостью — это даже не забавно!

Миссис Слэтин уехала домой, и тут приехала его мать, а через два дня Лорэн с яростью прошептала ему на ухо:

— Я хочу, чтоб и ноги ее тут не было. Она думает, что малышка — ее собственность!

— Да она и так скоро уедет. Не могу же я попросту вышвырнуть ее за дверь.

— Еще как можешь! — заявила Лорэн. — Впрочем, может, и нет. Ты иногда такой зайчишка-трусишка!

На следующее утро за завтраком Тайлер сказал:

— Мама, ты очень нам помогаешь, правда — очень. Но Лорэн стремится все делать теперь сама.

Его мать ни слова ему не ответила. Она поставила на стол свою чашку с кофе и пошла укладывать вещи. Тайлер вышел за ней к машине.

— Мама, в самом деле, пожалуйста, приезжай опять, и поскорее. Но ты ведь знаешь, как это бывает: ей необходимо успевать все вовремя делать самой.

Мать молча тронула с места машину и уехала.

Из церкви он позвонил Белл. Белл напомнила:

— Тайлер, в нашем детстве она всегда поступала именно так.

— Как — так?

— Играла в молчанку.

— Неужели?

— Конечно. Том за это с удовольствием залепил бы ей по затылку бейсбольной битой.

— Господи, Белл! Что ты такое говоришь?!

— Всего хорошего, Тайлер.

Во время крещения девочки, совершенного Джорджем Этвудом, оба семейства были, казалось, в полном согласии, за что Тайлер вознес благодарную хвалу. Глядя на младенца на руках у Лорэн, стоящей у окна часовни, над которым вилась надпись: «ПОКЛОНИТЕСЬ ГОСПОДУ В БЛАГОЛЕПИИ СВЯТЫНИ ЕГО»,[69]в то время как Джордж Этвуд вводил его дочь в непреходящесть христианской жизни, Тайлер думал, что этот момент, возможно, — самый счастливый момент в его жизни.

И все же плач дочери его пугал. Порой она плакала дольше часа, ее крохотное личико морщилось в гневе, который его поражал.

— Чего она хочет? — спрашивал он у Лорэн.

— Откуда я знаю? — отвечала она. — Ты что, не понимаешь — я пытаюсь разобраться. Я ее накормила, помогла ей срыгнуть… Я не знаю!

Посреди ночи он ходил по комнатам с Кэтрин на руках, держа ее так, чтобы ее головка лежала у него на плече. Когда она затихала и, казалось, была готова заснуть, он укладывал ее в кроватку. Она немедленно просыпалась и поднимала крик. Выходила Лорэн в халате и говорила:

— Тайлер, ты все делаешь не так, иди, ложись спать.

А он радовался, что он не женщина: их обязанности казались ему неизмеримо труднее, чем обязанности мужчин. Но он хотел, чтобы его жена была счастлива. И порой ему казалось, что она счастлива. Когда Кэтрин подросла и стала спать хотя бы по пять часов кряду, настроение у Лорэн улучшилось и она агукала, и щекотала дочку, и утыкалась носом в ее шейку или целовала один за другим пальчики у нее на ногах.

— А кто у нас самая красивая малышка на свете? — пела она. — И кто же мамина самая красивая дочка на всем белом свете? Поедем-ка с тобой навестить Кэрол. Тайлер, мне сегодня будет нужна машина.

У Кэрол Медоуз было постоянное ощущение, что за Лорэн по пятам гонится ожидание какого-то несчастья. Лорэн показала ей свою новорожденную дочку, раздев ее догола и спросив: «А вам когда-нибудь приходилось видеть более совершенное создание?» А потом снова ее завернула. Но молодая женщина просто не могла спокойно усидеть на месте. Она ходила туда и сюда, прижимая к себе ребенка, заглядывая в другие комнаты, спрашивала: «А можно, я просто посмотрю?» Зайдя в спальню Кэрол, она сказала:

— Ой какие симпатичные румяна! Но я никогда не видела, чтобы вы красились.

— Очень редко. — (Дэвис любил, чтобы иногда, в их интимные моменты, Кэрол подкрашивала лицо.)

Голос Лорэн доносился до Кэрол, наблюдавшей в гостиной за спящим в манежике Мэттом, из открытой двери спальни:

— Тайлер сказал, что мне, возможно, захочется организовать молитвенную группу. Вы можете себе это представить? — Лорэн снова появилась в гостиной. — А я сказала, что скорее умру. Можно, я опять у вас покурю?

Кэрол достала пепельницу.

— Я уверена, Тайлер понимает, что сейчас настало ваше время быть матерью. Молитвенная группа может подождать.

— Она может подождать, — согласилась Лорэн. — Еще как может!

Ночью Кэрол сказала Дэвису, что у молодой женщины, по сути, доброе сердце. А Дэвис спросил:

— А где твое сердце? Дай-ка я попробую его найти!

Потом он спросил:

— Она тебе не надоедает, детка? Она часто к нам наезжает.

— Да нет, все нормально. Ей просто одиноко.

Однако выслушивать все, что говорила Лорэн, было обременительно.

— Мои родители не хотели, чтобы я вышла замуж за Тайлера, — сказала она через несколько дней.

Ее малышка только что уснула в гнездышке из подушек и стеганого одеяла, устроенном для нее Кэрол. Лорэн пальцем осторожно поглаживала головку дочери.

— Но Тайлер — прелестный человек, — сказала Кэрол.

— А мой отец назвал его деревенщиной. — Палец Лорэн все еще поглаживал головку дочери. — Мой отец сказал, что меня послали в колледж Симмонса учиться не затем, чтобы я вышла замуж за второсортного деревенского священника, но если я хочу поломать свою жизнь, то это мое дело. — Лорэн вытянула ноги, потом резко встала. — Мой отец сказал, что еще не поздно и, если я захочу, я еще могу вернуться домой.

— А вы хотите? — У Кэрол внутри вдруг возникла какая-то боль.

Лорэн раздумчиво покачала головой:

— От моего отца меня мороз по коже подирает. А сестра меня терпеть не может. Ну а мама моя, откровенно говоря, просто немножко дурочка. Нет, я предпочитаю остаться здесь.

То ли в этот вечер, то ли вскоре после него Кэрол обнаружила, что маленькая баночка с ее румянами исчезла. Она поискала в ванной, во всех ящиках комода, за комодом, куда она могла завалиться, но ее нигде не было. Дэвис испугался, что кто-то из детей мог ее найти и съесть румяна, так что они осторожно и тщательно расспросили каждого, не находили ли они румяна. Все отрицательно и вполне торжественно качали головой. Баночка как в воду канула.