очевидно: Леля плохая, ее можно не уважать. А сейчас? Федя… Тот самый, кто всегда играл им на гитаре. Неловкий парень, веселящий всех во время репетиций. Их хороший приятель еще с начальной школы. И что же? Они должны встать на сторону Лели? А как иначе? Ведь в самом деле нехорошо…

– Федь, нужно признаваться, – серьезно сказала Сонечка.

Федя упрямо покачал головой и покраснел. Сонечкина твердость словно дала силы всем остальным.

– Ну слушай, – сказала Лера деловито, – Сергей Никитич же лояльно относится к тем, кто сам признается. Он говорил всегда, что ценнее всего искреннее раскаяние. Ты ему только объясни нормально.

– Я сказал уже, что не собираюсь подставляться. Я не виноват, что все на Лелю подумали. А специально я на нее вину не переваливал.

– Да все равно как-то подло выходит, Федь, – сказал пухленький Дима.

– Конечно! Плевать с высокой колокольни было бы, если б ты просто контрольные украл, – продолжила Лера, убирая за ухо прямую прядь. – Но раз уж из-за тебя человек пострадал, так надо набраться мужества и взять ответственность на себя.

– От тебя это слышать вдвойне странно, учитывая то, что ты Леле в лицо плевала.

– Ну какая разница? Дело же в твоем поведении, а не в моем к ней отношении. Если ты в одной ситуации ведешь себя как нормальный парень, а в другой как полный козел, то ты в общей сумме козел.

– Сама ты!.. – возмущение Феди прервал громкий стук в дверь.

– А почему закрыто?! Дети, я не поняла, почему дверь закрыта?! Открывайте! – Анна Романовна несколько раз дернула за ручку с той стороны.

Маша сделала было шаг к ключу, когда Илья сказал:

– Маш, еще секундочку подожди, пожалуйста.

Дверь ходила туда-сюда из-за того, что Анна Романовна дергала за ручку.

– Короче, – сказал Илья Феде, – решать тебе: либо признаешься по-хорошему, либо…

– Либо?!

– Идешь к черту! – не выдержала Леля. Ей вдруг стало противно говорить с ним. – Не бойся, облегчать тебе совесть и сдавать никто и не подумает.

Маша повернула ключ, дверь распахнулась, и в кабинет вошла запыхавшаяся Анна Романовна.

– Так, десятый класс, что-то перед Новым годом вы совсем распоясались.

– Извините, Анна Романовна, – прозвенел нежный голос Сонечки, – мы не хотели вас обижать, честное слово.

Анна Романовна подошла к своему столу и громко сказала:

– Доставайте листочки, сегодня пишем контрольную снова. Мне же нужно вам оценки вывести.

– Ну вот, собственно, и его наказание, – сказал Илья.

Леля кивнула. Разговор получился некрасивый, гадкий, но ей отчего-то было спокойно. В ногах вместе с легкой слабостью она ощущала и удивительную силу, легкость.

На следующий день, после последней репетиции перед выступлением, Илья взобрался на сцену и громко сказал:

– Сергей Никитич, нам нужно с вами поговорить.

Директор, который в этот момент собирался покинуть зал, удивленно обернулся.

– Слушаю вас.

Леля встретилась взглядами с Ильей. Что он собирается делать? Илья ей уверенно улыбнулся.

– Сергей Никитич, речь пойдет об украденных контрольных по английскому.

Директор сел в кресло первого ряда. Ребята удивленно зашептались.

– Ты чего… – испугался Федя, который еще не успел сойти со сцены после репетиции и теперь побледнел.

– Я считаю, – продолжил Илья, не обращая на Федю внимания, – что правильно будет все-таки обсудить произошедшее.

Федя покраснел и дернул Илью за школьный пиджак, призывая замолчать.

– Итак? – сказал директор, когда пауза затянулась.

– Только я буду без имен. Выдавать человека – это тоже нехорошо. Сергей Никитич, весь наш класс точно знает, что Леля ни в чем не виновата. Мы даже знаем, кто именно взял контрольные, но говорить не будем. Важно, что Леля точно ни при чем. И нечестно заставлять ее нести ответственность из-за того только, что сдавать виноватого нехорошо. Ведь это несправедливо! Вы согласны со мной, Сергей Никитич?

– Вот как… Имя, значит, не скажете?

– Не скажем.

– А почему я должен тогда вам поверить? Почему бы виноватому не выйти и не признаться, раз уж все здесь, кроме меня, знают, что он виноват?

– Сергей Никитич, речь сейчас вовсе не о способности виноватого брать ответственность на себя, – сказал Илья с досадой. – Ну поймите, пожалуйста, не стали бы двадцать человек в один голос твердить, что Леля ни в чем не виновата, если бы это было неправдой. Тем более учитывая, как весь класс к ней относился еще пару недель назад. Вы же знаете. И меня вы знаете. Поверьте нам!

– Пока что мне твердит о ее невиновности только один человек. Ты, Илья.

– Ребят, скажите, чего застыли!

– Сергей Никитич, – Сонечка вышла вперед, – Леля в самом деле ни при чем, даю вам честное слово.

– Да, Сергей Никитич, ни при чем! – крикнул Дима со сцены.

Митя за пианино сыграл какую-то бодрую мелодию, соглашаясь с Димой. Затем и остальные стали говорить вразнобой:

– Правда, это не она.

– Леля не виновата.

– Это несправедливо.

Леля увидела, что и Маша даже крикнула что-то в ее защиту.

Сергей Никитич послушал несколько секунд ребят, затем встал и руками попросил всех о тишине.

– Имя виновники не скажете все-таки?

Илья покачала головой.

– Тогда я обращаюсь к нему (я ведь правильно понимаю, что он здесь?). Можешь прямо сейчас выйти и признаться во всем. Можешь и не признаваться… Все будет на твоей совести. В любом случае, Леля, – директор посмотрел на растерянную Лелю, лицо которой покраснело от переизбытка чувств, – со стороны школы претензий не будет. И я лично от себя приношу извинения за несправедливое обвинение. Но вот с Анной Романовной, – он понизил голос так, чтобы слышала только Леля. – нужно поговорить. Ты все-таки нарушила тайну переписки, взломала чужой аккаунт.

Леля кивнула.

Ребята захлопали. Покрасневший Федя так и стоял, застыв как статуя. Леля подумала, что он окаменел от страха и стыда.

– Ну что ж, до встречи на спектакле, – директор одернул пиджак и вышел из зала.

Едва Илья спустился со сцены, Леля прыгнула на него с ногами. Он едва успел удержать ее и сохранить равновесие. Она целовала его в щеки и горячо благодарила. Потом, когда он опустил ее на пол, повернулась к одноклассникам и еще раз от всей души сказала, что тронута и благодарна, что не ожидала, что это невероятно и прекрасно, что ничего лучшего с ней в жизни не случалось.

Уже у школьных ворот, когда Леля спросила у Ильи, почему он отважился на этот поступок, он сказал:

– Меня будто что-то толкнуло туда, какая-то неведомая сила. Показалось страшно несправедливым то, как все складывается.

– Боже мой, ты, закоренелый материалист, говоришь о неведомой силе!

– К слову о нашем споре про чудеса. Я