еще не видел Лелю такой трогательной и уязвимой, как сейчас. Вдруг он почувствовал, что его с ней будто что-то соединяет, не нить, а что-то неуловимое, но важное и крепкое, и он сумел почувствовать весь страх и всю неуверенность, которые владели дочерью.

– Я тебя очень люблю, – услышала она.

Отец говорил еще много важного, трогательного, полного большой любви – то, что так нужно было услышать Леле три года назад. Но из-за опоздания слова не стали менее ценными, менее целительными. Леле показалось, что кто-то внутри ее проткнул иголкой целлофановый пакет, наполненный водой, и через эту дыру стали медленно вытекать все страхи, которые мешали Леле спокойно и глубоко дышать.

За кулисами царила суматоха. Девочки в пышных платьях толкались, стараясь уместиться около выхода на сцену, чтобы подсматривать за действием.

Сейчас перед залом стояли Маша и Федя. Вот они обсуждают магические шутки волшебника, вот жена волшебника сокрушается, что он не живет как обычный человек. Вот… Все за кулисами затаили дыхание.

– Ну что там? Что? – шептались ребята.

– Да подождите, еще только идет к нему!..

– Ну-ка тихо там! Вас в зале слышно!

Когда Маша без всяких финтов поцеловала Федю, а тот от нее не отпрыгнул, как на репетициях до этого, все дружно выдохнули и с трудом удержались от аплодисментов.

Леля ждала своего выхода. Ладошки ее похолодели. Она посмотрела на свои руки – они показались ей слишком прозрачными, кожа словно стала тоньше, обнажив вены.

Подводить нельзя и позориться тоже. Там, в зале, папа и тетя Таня. А все ее одноклассники так старались, ставя эту новогоднюю пьесу!

Пора, деваться некуда. Леля помотала головой, собираясь с силами, и снова потрогала указательным пальцем левую руку, чтобы ощутить тепло кожи. Вот же она, Леля! Никуда не делась, а значит, пока она есть у себя, она справится.

Леля сделала шаг из-за кулис.

Когда Волшебник произнес последнюю реплику пьесы: «Мы верим, верим. Любите, любите друг друга, да и всех нас заодно, не остывайте, не отступайте – и вы будете так счастливы, что это просто чудо!» – а занавес опустился, скрывая десятиклассников от грома аплодисментов, ребята переглянулись и весело засмеялись.

В каморке за актовым залом стоял гул. Девочки делали селфи, мальчики что-то обсуждали, сбившись в кучку, Маша меняла туфли на кеды, Сонечка стояла около стены и обводила всех радостным взглядом, Леля и Илья стояли напротив нее у другой стены и улыбались ей. Отдельно от всех, в самом углу, сидел только Федя. В классе его не обижали, просто игнорировали, а у него не хватало сил и смелости, чтобы осознать свою подлость, поэтому он считал одноклассников предателями, лицемерами и продолжал настаивать на том, что поступил правильно.

В кармане у Лели брякнул телефон. Писала мама:

«Лелик! Папа мне по видеосвязи твое выступление показывал. Я не все смогла посмотреть, но успела очароваться твоей Принцессой!»

Леля поняла, что родители стараются как могут. Уже по привычке дотронулась до своей руки, ощутила свое собственное тепло и выдохнула.

– Ну что, десятый класс, молодцы! – громко сказал директор, протискиваясь в каморку.

Его тут же облепили:

– Правда, мы были хороши, Сергей Никитич?!

– А кто лучше всех играл?

– А я слова забыла, незаметно было?

– Вам точно понравилось, Сергей Никитич?

Директор жестом попросил всех о тишине.

– Евгений Васильевич, заносите подарки!

Запыхавшийся учитель физкультуры кое-как затащил в каморку огромный красный бархатный мешок.

– Пока вы выступали, заходил Дед Мороз, сказал, таким чудесным ребятам положены сюрпризы.

Директор достал из мешка сладкие подарки и начал раздавать каждому лично в руки.

– Как же вы с Дедом Морозом не поспорили, Сергей Никитич, – хитро улыбнувшись, спросила Маша, – мы же так чудили под конец года! И прогуливали, и контрольные воровали, и чего только не делали.

– А зачем мне спорить с Дедом Морозом? Я согласен с ним, замечательные ребята: своих не выдают, несут ответственность за совершенное, борются со своими предубеждениями, дают шанс друг другу… Двор чистят прекрасно.

Все засмеялись. Леля крепко прижала к себе сладкий подарок, который не получала со времен младшей школы.

Эпилог

Леля открыла дверь.

– Погода, кажется, наконец нашла себя. Метели нет, снег на солнце блестит. Я, правда, чуть не ослеп, но хоть не сносит ветром, как раньше, – по-доброму ворчливо сказал Илья, переступая порог и стряхивая с плеч белые хлопья.

Он снял куртку и обнял Лелю. Она глубоко вдохнула, уткнувшись носом в его теплый зимний свитер.

– Как твоя мама? – спросила Леля, вглядываясь в его лицо.

Вчера Алену Александровну увезли в роддом. Илья пришел к Леле бледный и уставший, и они вместе ждали звонка от его мамы.

– Чудесно! А сестренка меньше куклы и сморщенная вся… Мама все сокрушалась, что я один на Новый год, потом обрадовалась, когда я сказал ей, что твоя семья меня пригласила… Чем так вкусно пахнет?

– Тетя Таня колдует. Совет хочешь? Лучше убери ремень из штанов, после застолья пара лишних килограммов тебе обеспечены, – весело говорила Леля, за руку ведя Илью на кухню.

На кухне стояла жара. Работала духовка. Румяная тетя Таня в смешном переднике сосредоточенно нарезала картошку для оливье и иногда бросала взгляды на экран телевизора.

– Теть Тань, у нас уже есть первый гость.

Тетя Таня вытерла руки о передник и резво подскочила к ним.

– Илюшенька, здравствуй! Ты голодный, наверное? Как твоя мама? Такой стресс, бедный мальчик! Хочешь, я тебе быстренько заправлю какой-нибудь салатик? Поешь… Бедный ребенок! Леленька, а ты бы переоделась! К тебе гость пришел, нужно же красиво выглядеть!

Илья качал головой и улыбался. А Леля видела, что ему приятно находиться в их доме, и она радовалась тому, что может подарить ему ощущение тепла.

– По-моему, она все-таки славная женщина, – тихо сказал Илья Леле, когда они стали подниматься на второй этаж, убедив тетю Таню, что до общего застолья не умрут с голоду. – Не понимаю, чем она тебе не нравится.

– Нравится уже. Я недавно пришла к мысли, что надо смотреть на мотивы поступков, а не только на сами поступки. Меня бесили ее неуместные советы и полное непонимание важности личного пространства, но она ведь не назло. Просто такой человек. Имеет она в конце концов право быть самой собой или нет? А если обидеть меня она не хочет, зачем сердиться? Можно просто не воспринять на свой счет – и все, – а затем без перехода сказала: – Твоя сестра родилась тридцать первого декабря, вот это да! Как она, бедная, будет жить с такой датой? У нее праздник,