– Часов в семь, наверное, – сказал я, подумав. – Как раз начало смеркаться.

– А какой он был длины? Хоть примерно.

– Примерно вот такой, – отметил я ребром ладони на бедре.

– Сантиметров восемьдесят пять – девяносто?

– Да, наверное... А что?

– По меньшей мере шесть сантиметров в час... – Мария Ивановна печально покачала головой. – Если вода и дальше будет так прибывать – плохо наше дело.

– Почему плохо? – спросил я, спрятав улыбку. – Зря вы так думаете, честное слово. Во-первых, нас вытащат отсюда не сегодня, так завтра. Во-вторых, вода до «Островка» не достанет, тут ей по высоте еще метра четыре...

– Поменьше, – поправила меня Мария Ивановна. – Метра три с хвостиком.

– В-третьих, вода вообще скоро начнет спадать, – продолжал я. – Мало ли, что быстро поднимается... Может, выше по течению прорвало плотину. Или сбросили воду, чтобы не прорвало.

Мария Ивановна вздохнула. Убежден: с такими вздохами сожаления она ставит двойки в дневники оболтусов, брякнувших, что Волга впадает в Черное море.

– Дельная гипотеза, дельная... Насчет плотины – это да... Только вот какое дело, Виталий: на Радожке нет никаких плотин. Разве что мельничные запруды в самых верховьях, но они наверняка давно разрушены. Теперь там перекаты.

– Откуда вы знаете? – запальчиво спросил я.

Она лишь улыбнулась немного грустной улыбкой, а я понял, что сморозил чушь. Фанатичные географички старой выучки знают о своем предмете все, соперничая в этом отношении с генштабистами. Некоторые из них, разбуженные посреди ночи, с легкостью назовут длину реки Пис и вычертят карту глубин озера Титикака. И уж если они утверждают, что на Радожке нет плотин, значит, нет ни одной, даже самой завалящей.

– Лучше бы плотины были, – просто сказала Мария Ивановна. – Знаете, в Ярославле до зарегулирования Волги вода в иные паводки поднималась на двенадцать метров...

Утешительное известие.

Подошедший сзади заинтригованный Леня присвистнул. Толщина мешала ему повертеть головой, поэтому повертелся всем корпусом, остановил взгляд на «Островке» и присвистнул снова:

– Это по самую крышу.

– Так то на Волге, – не очень уверенно возразил я.

– Конечно, конечно...

Нет, Мария Ивановна совсем не хотела со мной спорить. У меня даже появилось подозрение: не пожалела ли она о том, что затеяла со мной этот разговор? Может быть, она считает меня вздорным паникером?

– Какое нынче число? – поинтересовался я. – Девятнадцатое?

– Восемнадцатое.

– Скажите, а это вообще характерно? В смысле – ледоход и паводок в это время?

Мария Ивановна помедлила, прежде чем ответить. Похоже, у нее еще оставались сомнения на мой счет. А может быть, на счет толстого Лени.

– Для этих мест? Нет, Виталий, не характерно. Реки здесь вскрываются в середине апреля. – Она пожала плечами, словно содрогнулась от холода. – Хотя бывают, разумеется, аномальные годы, тем более, знаете ли, общее потепление климата...

– Понятно, – сказал я.

Она кротко заглянула мне в глаза.

– Вам понятно, Виталий? Отчасти вы правы: высокий паводок – не диво. На Земле в зоне риска наводнений живет миллиард человек. Но раз вам понятно, тогда будьте добры объяснить мне кое-что. Мне, представьте, непонятно...

– Если смогу – с удовольствием, – искренне предложил я.

– Тогда дайте мне руку и немножко погуляем, – сказала Мария Ивановна. – У вас сейчас нет срочных дел?

Дела у меня были: разжечь огонь в камине, однако я без особых угрызений совести решил, что Феликс справится с этим ничуть не хуже меня. Опираясь на мою руку, пожилая учительница повела меня вверх по течению протоки. Вовремя: позади раздался лай и визг бульдожки, выведенной на прогулку Миленой Федуловной. Встречаться лишний раз с последней мне не хотелось; Лене, кажется, тоже, но он, не будучи приглашенным на прогулку, благовоспитанно отстал. Скоро и сам «Островок» потускнел, утратил очертания и стал казаться неопределенным пятном в тумане. До стрелки острова, обозначенной завалом тающего льда и расковыренным мной и Колей фундаменом сауны, оставалось еще шагов пятьдесят, когда Мария Ивановна остановилась.

– Смотрите.

Я раньше услышал, чем увидел. Журчала вода, перекрывая плеск реки. В том самом месте на коренном берегу, где я всего лишь несколько дней назад с ленцой наблюдал карабкающегося «елочкой» лыжника, шумел и бурлил мутный поток, подмывая корни старой ели и низвергаясь в Радожку. Не будь гасящего звуки тумана, я услыхал бы его еще от «Островка». Да и увидел бы тоже.

– Что вы на это скажете?

– Тает, – сказал я очевидное, пожав плечами. – Тает и течет. А неслабо течет...

– Талая вода обычно стекает по оврагам и многолетним промоинам, – авторитетно пояснила Мария Ивановна. – Если же она находит для стока случайное место, как сейчас, это может означать только одно: воды так много, что она не успевает стекать по традиционным естественным водостокам. Это небывалый паводок, Виталий.

Я молчал.

– Собственно говоря, это вообще не весенний паводок – тот происходит от таяния снега. Тут нечто другое... Вы не хотите прогуляться на тот конец острова?

– Не очень.

Пожилая учительница посмотрела на меня с осуждением.

– Не обижайтесь, Виталий, но вы ленивы и нелюбопытны. Пушкин писал о именно таких, как вы. Но если вам лень месить ногами мокрый снег, придется поверить мне на слово: там вскрылся родник, да такой мощный, каких я никогда не видела. Наверное, даже мощнее, чем в нашем подвале, – бьет прямо фонтаном...

В затылке у меня вдруг запульсировала болезненная точка. Словно ворона тюкнула клювом.

– А вода... тоже соленая?

– Пресная. Чуть-чуть минерализованная, и только. Соли почти не заметно. Хуже то, что она теплая...

На сей раз я не стал произносить «ну и что?» – не стоило выглядеть в глазах умной учительницы окончательным идиотом. Я промолчал. Мысли ускользали. Да и не мысли это были, по правде говоря, а так, в лучшем случае заготовки-полуфабрикаты мыслей, аморфные и скользкие, как амебы. И все как одна нехорошие.

Лучше уж опилки в голове, как у Винни-Пуха.

– Потрогайте воду в реке, – сказала Мария Ивановна, высвобождая мой локоть. – Не бойтесь, потрогайте.

Я потрогал.

– Холодная?

– Да. Градусов пять, наверное.

– А по-моему, семь или восемь. Конечно, человек – неточный прибор, но, пусть даже правы вы, а не я, пять градусов тепла – это нормально? Сразу после ледохода? Не ноль градусов, не один... Нормально, что весь лед на реке растаял за сутки? Нормально, что без всякого арктического антициклона вода теплее воздуха?