— Очень хорошо, мы так и сделаем. Кто еще может подтвердить, что вы находились именно в Словении?

— Моя секретарша и мой помощник: они звонили мне каждый день, и я им тоже звонил — бизнес есть бизнес!

— Бы можете записать мне их имена и телефоны?

— Охотно!

Равич достал блокнот, сделал в нем несколько записей, вырвал листок и протянул его Апраксиной. Она взглянула на него.

— О, вы даже записали мне телефон и адрес вашей любовницы!

— Почему бы нет? Мы же договорились, что это не выйдет за рамки следствия.

— По возможности.

— Пусть будет «по возможности».

— Ну что ж… У меня больше нет к вам вопросов, господин Равич.

— А если появятся — вот моя визитка.

— Спасибо.

И на этом они расстались.

Оставшись одна, Апраксина широко открыла окно и впустила в номер относительно свежий воздух с Кудам. Потом она пошла в ванную комнату, приняла душ и только после этого вернулась в номер, закрыла окно и позвонила инспектору Миллеру в Мюнхен. Она проинформировала его коротко о беседах с супругами Равич.

— Что вы собираетесь делать дальше, графиня? — спросил Миллер.

— Как что? — удивилась Апраксина. — Сейчас я лягу и постараюсь хорошо выспаться перед дорогой, а завтра утром я вылетаю в Тель-Авив. Вы разве забыли? Я позвоню вам оттуда, инспектор, после встречи с Людмилой Гурновой. А у вас есть новости?

— Кое-что есть. Пистолет, найденный в квартире убитого Гурнова, оказался зарегистрированным. Но не в Мюнхене и даже не в Германии, а во Франции. Но зарегистрирован он на мюнхенского жителя и даже вашего соотечественника.

— И кто же это такой?

— Некто Георгий Измайлов, музыкант. Вам это имя ничего не говорит?… Почему вы молчите, графиня? Алло, алло! Вы меня слышите?

— Слышу, слышу, инспектор… У меня к вам просьба: до моего возвращения из Израиля не принимайте никаких мер в отношении Георгия Измайлова! Пожалуйста! Тем более, что вообще-то он с Нового года на гастролях за границей.

— Так у него алиби?

Велико было искушение ответить на этот вопрос утвердительно, но Апраксина не покривила душой:

— Возможно — да, возможно — нет. Я разберусь с этим по приезде.

— Так вы знаете этого человека?

— Во всяком случае я очень хорошо знаю его мать, это моя старинная подруга. Конечно, для следствия это не имеет никакого значения, но все же я бы хотела, чтобы допрос Георгия Измайлова без меня не проводился.

— Значит, он и не будет проводиться, графиня.

— Благодарю вас, Рудольф!

— Не за что, Элизабет! И доброго пути.

Апраксина положила трубку и, подойдя к окну, задумалась. За окном пошел снег, а настроение у нее продолжало ползти вниз, как петля на старомодном шелковом чулке.

В небе клубились высокие облака, округлые и подсвеченные сбоку золотом солнца, и потому похожие на золоченые купола множества соборов, сгрудившихся над Святой Землей. На самом деле, как хорошо знала Апраксина, золоченых куполов в Израиле было немного — строить храмы православным здесь не позволяли, даже если бы у них нашлись на это деньги. А денег как раз и не было: монастыри бедствовали, деньги для них собирали по всем русским приходам зарубежья. Все храмы и строения ветшали, монашествующие жили почти впроголодь, и все держалось на одном «Господи помилуй!».

«Господи! — взмолилась Апраксина, когда «Боинг» пошел на посадку. — Прости меня, старую грешницу, что в этот раз я прилетела на Твою Святую Землю не по обету, а по делу! Но благодать святого места все равно заставит меня молиться и поклоняться святыням, так что давай, Господи, будем считать, что это такое «деловое паломничество». И помоги мне, Боже мой, как Ты и до этого всегда мне помогал!»

И ее «деловое паломничество» началось с редкой удачи: в таможенном зале, где прилетевшие из Европы пассажиры дожидались досмотра багажа в длиннющей очереди, на что обычно уходило не меньше часа, к ней подошел молодой человек в форме офицера израильской армии и, заглянув под широкие поля ее шляпы, радостно воскликнул:

— Графиня! Солнце мое, вас ли я вижу?!

Апраксина узнала в нем старого знакомого.

— Боренька! Здравствуйте, Борух! Ну, вас мне точно Бог послал. Вы видите, что здесь творится? — она махнула рукой в сторону длинной очереди, прихотливо изгибавшейся по всему залу согласно веревочным ограждениям. — Мыслимое ли дело так издеваться над людьми?

— А это чтоб знали, кто в этой стране хозяева! Неизжитые комплексы молодого государства, — усмехнулся Борух. — Где ваши вещи, графиня?

— У меня только вот эта дорожная сумка, другого багажа нет.

— Тем более нет проблем. Давайте мне сумку и идите за мной.

Они прошли мимо очереди к группе таможенников, стоявших у выхода из терминала, и Борух-Борис что-то сказал им на иврите, после чего молодые таможенники вытянулись в струнку и отдали Апраксиной честь, а старший по чину торжественно произнес по-английски:

— Добро пожаловать в Иерусалим, дорогая леди Элизабет!

— Что это за «петушиное слово» вы им сказали, Боря, что они так вытянулись перед незнакомой старушкой? — заинтересованно спросила Апраксина, когда они вышли на залитую солнцем площадь.

— Я сказал им, что было бы странно обыскивать знаменитую графиню Элизабет Апраксину, благодаря которой уцелел терминал «С» в мюнхенском аэропорту.

— Ах это! — вспомнила Апраксина. — Мне повезло, что они знают об этом случае.

— О том, как пожилая русская графиня разоблачила группу террористов, готовивших целую серию взрывов в аэропорту «Рим», в Израиле знали все[4]. Вот почему они с таким почтением к вам отнеслись. И куда же вы теперь держите путь, Елизавета Николаевна?

— В Иерусалим, в Гефсиманию. У меня дела в русском монастыре. Я поеду туда на автобусе.

— Дорогая графиня! Я сэкономил вам не меньше часа, избавив вас от досмотра. Можете теперь в благодарность подарить мне пятнадцать минут?

— Конечно, могу!

— Тогда посидите вот тут на скамеечке и подождите меня. — Борух выбрал скамейку в тени большого лавровишневого куста, поставил на нее сумку Апраксиной. — Я мигом вернусь!

Как и было обещано, он вернулся через четверть часа за рулем джипа, подъехав прямо к скамье, на которой сидела Апраксина.

— Прошу вас, графиня! Садитесь, я отвезу вас прямо на место назначения. Для меня возможность поговорить с вами наедине — это подарок.