С рассветом крепость была сдана вооруженному братству. Архиепископ Нарбонны потребовал, чтобы «совершенные» отреклись от своей веры. 205 мужчин и женщин — в том числе Бертран Эн Марти и Эсклармонда Перелья — предпочли смерть на костре. По приказу Петра Амелия, сожжение состоялось тут же, в поле, которое и по сей день называют Camp des cremats, — «поле костров».

Рыцарей, закованных в цепи, доставили в Каркассон, где они были заточены в подземелье той же башни, где тридцатью годами раньше был отравлен Раймон-Рожер, Тренкавель Каркассонский и в муках погиб Рамон Термский. Лишь спустя несколько десятилетий последние из выживших были освобождены из своей темницы в инквизиторской башне францисканским монахом Бернаром Делисьё.

И только Пьер-Рожер де Мирпуа смог в сопровождении своего инженера и своего врача беспрепятственно покинуть крепость и даже забрать с собой все находящееся там золото и серебро. Он отправился в Солт к Эсклармонде д’Айон, племяннице великой Эсклармонды, а оттуда — в крепость Монгайяр в Корбьерене, где и умер в преклонном возрасте. До самой смерти он тайно возглавлял опальное романское рыцарство, которое было вынуждено найти в пещерах Орнольяка последнее убежище, а затем и смерть.

В ночь падения Монсегюра на заснеженной вершине Бидорты был зажжен огонь. Но это был не костер инквизиции, а символ торжества. Четверо катаров, из которых история сохранила для нас имена троих (Амиэль Айкар, Пуатевин и Гуго), дали знать остававшимся в Монсегюре и готовившим себя к смерти «совершенным», что Мани спасен.

Из сохранившихся документов Каркассонской инквизиции следует, что эти четверо «чистых», одетые в теплые шерстяные накидки, спустились по канату с вершины Пог в ущелье Лассе, чтобы передать сокровища сыну Белиссены Пон-Арнауд из Кастеллум Вердунум в Сабарте…

«Сокровища» еретиков? Но ведь Пьер-Рожер де Мирпуа получил разрешение вывезти все золото и серебро из взятой крепости. Поэтому наверняка четверка отважных катаров спасала в пещерах Сабарте не золото и серебро, принадлежавшие дому из Кастеллум Вердунум.

Амиэль Айкар, Пуатевин, Гуго и четвертый катар, имя которого осталось нам неизвестным, были потомками кельтиберских мудрецов, которые когда-то утопили в одном из озер Табора дельфийские сокровища. И они были катарами, которые предпочли бы сгореть на костре вместе со своими братьями на Camp des cremats, чтобы начать оттуда свое путешествие к звездам. Когда они проходили по Пути катаров, через «Волшебную долину» и мимо озера друидов, а затем поднимались по крутой, обрывистой тропе к вершине Табора Бидорте, когда они видели на севере костры инквизиции в Монсегюре, они спасали не золото и серебро. Они спасали «мечту о рае»!

Инквизиторы полностью отдавали себе отчет, в какой степени катарские святыни можно считать «сокровищами еретиков» и почему необходимо было сжечь все, что могло передать их знания потомкам. И они сжигали всех и все… в том числе и книги, которые обычно живут дольше, чем люди.

Крестьяне небольшого селения Монсегюр, которое, подобно пчелиному гнезду, нависало над ущельем Лассе у подножия скал, увенчанных непокорной крепостью, рассказывают, что в Вербное воскресенье, как раз в то время, когда священник служит мессу, Табор открывается в укромном месте, спрятанном в густом лесу. Как раз там и спрятаны сокровища еретиков. Горе тому, кто не покинет недра горы раньше, чем священник пропоет заключительные слова «ite missa est». В это время гора захлопывается, и искателю сокровищ приходит конец: его кусают змеи, стерегущие клад…

Крестьяне Табора не забыли об этом «кладе», который можно найти только тогда, когда все остальные люди находятся в церкви. Инквизиция, как бы сильна и беспощадна она ни была, не смогла вытравить воспоминания о том, чему свидетелями были эти горы 700 лет назад.

Так Грааль, он же романский Мани, был спасен и спрятан в пещерах Орнольяка. Здесь нет зеленой листвы деревьев, не цветут цветы, по утрам, свежим от росы, не поют соловьи, нет рыб, спешащих спрятаться в глубину от лучей солнца. В стенах пещер царят только ночь и смерть. И прежде чем отправиться в свое путешествие в светлую страну душ, последние священники Церкви Любви, последние «чистые» вынуждены были отправиться в ад, каковым была жестокая реальность этой жизни. В пещерах Сабарте катаров часто охватывала тоска по звездам. Возможно, это была и одна из форм самопожертвования, проявлявшаяся в том, что светлыми лунными ночами они поднимались к Монсегюру. Ведь чтобы приблизиться к звездам, нужно умереть, а в Монсегюре их ожидала верная смерть. Новый комендант крепости Ги де Левис, друг и соратник Симона де Монфора, приказал выставить в развалинах еретической крепости специальную стражу и завести свору гончих собак, специально обученных разыскивать еретиков.

Светлыми лунными ночами худые и бледные «чистые», преисполненные гордости и храня молчание, пробирались через лес Серралунги, поднимаясь все выше, пока крики прятавшихся в пещерах сов не заглушало завывание ветра, звучащего в ущельях Табора подобно гигантской эоловой арфе. Время от времени они снимали свои тиары на освещенных лунным светом полянах, доставали хранимые на груди кожаные свитки — Евангелие младшего апостола, любимого ученика Господа, целовали пергамент, преклоняли колена, обращали свой лик к луне и молились: «…и дай нам хлеб наш небесный… и избавь нас от греха…»

Затем они продолжали свой путь к смерти. Когда собаки с пеной у рта бросались на них, когда палачи хватали их и избивали, их взоры были направлены вверх, к Монсегюру, и еще выше — к звездам, где должны были встретиться со своими братьями. И после этого они тоже шли на костер.

После падения Монсегюра убежищем оставшимся опальным и преследуемым катарам, которых называли файдитами, были только леса и пещеры. Недра гор и непроходимые заросли колючих кустарников служили им надежным убежищем. Чтобы добраться до них, инквизиторы сделали попытку извести густые заросли ежевики и утесника. Эту работу они поручили небезызвестному Бернгарду, по прозвищу Espinasser, что значит «рубщик кустарника». Но, согласно преданию, он нашел свою смерть на виселице…

Чтобы легче было находить еретиков в их убежищах, доминиканцы специально натаскивали на них гончих собак. Файдитов травили в их родных горах как диких зверей, так что им оставалось либо бежать на чужбину, либо, если они желали умереть дома, — оставаться за прочными стенами пещер.

Последовательность катаров в их поступках была на границе человеческих возможностей. Они видели, как гибнет их родина, и все равно не брались за меч. Смерть ожидала их на кострах или в murus strictus. Но вместо того чтобы отречься от своей всем миром презираемой веры в Параклета, они с полным душевным спокойствием обрекали себя на ужасный конец. Однако для этого они должны были быть абсолютно уверены, что их желание попасть в рай будет исполнено.

Вместе с катарами ожидали своего последнего часа и последние романские рыцари, не желавшие признать главенство Франции. И они, оказавшись за прочными стенами пещерных крепостей, также не верили в спасение. Но все же они тоже боролись до последнего вздоха.

Двенадцатого октября 1303 г. умер папа Бонифаций VIII. В своей булле «Unam sanctam» он объявил наместника святого Петра на земле обладателем высшей духовной и светской власти, которому должны быть покорны все человеческие существа, наделенные духовным началом. В лице Филиппа Красивого этот папа нажил себе непримиримого врага, после того как в двух других своих буллах запретил обложение налогами французского клира и объявил о присвоении самому себе высшей судейской власти, превышающей власть короля. Филипп же привык действовать путем конфискаций, вымогательств и шантажа по отношению к церковным сановникам, желая улучшить свое сложное финансовое положение. И поскольку этот способ оказался для него запрещенным, его ненависть к папе не знала границ. После смерти папы он, с помощью выбранного по его приказу папы Климентия V и при поддержке инквизиции, делал все возможное для того, чтобы обвинить умершего в ереси.