Никому так и не удалось раскрыть тайну Фоль дю Монкальм. Крестьяне из долин, окружающих эти горы, поведали мне, что она была последним потомком еретиков…

Итак, уже шесть столетий, как романского катаризма больше не существует. Он умер в пещерах Орнольяка — там, где тысячелетиями раньше началась его история. Табор, бывший некогда романским Парнасом, превратился в гигантский некрополь. В нем похоронена одна из благороднейших культур. Вполне вероятно, что пещерный зал, в котором в последний раз проходила катарская мистерия манисола («утешение высочайшей любовью»), был замурован в результате осаждения минералов из богатой известью воды источников Сабарте. И возможно, что здесь лежат погребенные горой последние катары, умершие во время эндуры, вокруг сокровища еретиков, созерцание которого придавало мужество всем их братьям, когда они шли с улыбкой навстречу смерти и, умирая в возносящемся вверх пламени костров инквизиции, выкрикивали: «Бог есть Любовь!» Если Бог лучше и отзывчивее, чем люди, то не должны ли катары обрести в потустороннем мире все то, чего они так страстно желали и к чему стремились с неимоверным напряжением, с удивительной силой воли и неслыханным героизмом? Они мечтали об обожествлении духа… Апофеоз! Человеческая воля — их Царствие Небесное, то есть их жизнь после смерти!

Чем мог стать Грааль, символ романского Мани? Пиренейская легенда гласит, что Грааль, после того как человечество перестало быть достойным его, стал очень далек от этого мира, вознесясь высоко к небесам. Возможно, «чистые» романы спрятали его на одной из звезд, которые ореолом окружают Монсегюр — романскую Голгофу.

Грааль символизировал мечту о рае, в котором человек стал бы образом настоящего божества, а не его искаженного изображения, что проявилось бы в истинной любви к ближнему как к самому себе. Богатыри с натурой рыцарей, молящиеся поэты, слагающие стихи священники и непорочные женщины когда-то хранили этот символ.

Предварительные замечания к научной части

Уже давно я пришел к выводу, что романская поэзия и мистика средневековья оказывали очень слабое влияние на духовную жизнь Германии той эпохи. Только когда мне удалось разобраться в этом, я смог провести строго прямую линию от Монсегюра, романского «Храма возвышенной любви», до Вильденштейна, образа крепости величайшего немецкого представителя любовной рыцарской поэзии Вольфрама фон Эшенбаха. Только тогда я осознал и то, что романо-германский мир поэзии миннезингеров, одновременно очень далекий и очень близкий нам, может быть воспринят только через познание его мистицизма, поднявшегося из германокельтской первоосновы во всем своем сублимированном великолепии.

Катаризм был дуалистическим по своей сути движением, распространенным по всей Европе. Но чтобы не выходить за заданные рамки, в настоящей работе не обсуждается, почему катарские секты были организованы на одинаковых принципах от Балкан до Кельна и Тулузы, что длительное время укрепляло их в ожидании решительной битвы с Римом и Парижем. Я также не принимал во внимание широко распространенное представление о том, что романский катаризм — как и движение альбигойцев — был в основе разновидностью богомильства, созданного еретиками-славянами. Сходные мнения по этому вопросу (отличающиеся от моих рассуждений) можно найти в каждой работе по катарам, в частности — у Шмидта и Дёллингера. Мне значительно ближе представление о самостоятельном происхождении движения альбигойцев, основанное на моем внимательном изучении фактов, которым ранее не придавали большого значения и которые, по моему мнению, должны быть выдвинуты на первый план, в сравнении с влиянием восточноевропейского катаризма. Это следует отметить специально.

В своей книге я не ставил задачу привести исчерпывающе полную сводку огромного материала: такое просто невозможно. Но все же было необходимо проанализировать с единой точки зрения многие аспекты, которые до сих пор рассматривали раздельно. Эта причина обусловила и форму моего труда — «заметки о путешествиях» по горам, замкам и пещерам и более или менее стилизованные под старину книги. Такая форма не исключает возможности самого тщательного рассмотрения той или иной заслуживающей внимания темы.

Я надеюсь, что в обозримом будущем за этой книгой может последовать вторая как ее дополнение: «Конрад фон Марбург, немецкий инквизитор». В ней мне хочется оценить влияние немецкого катаризма, насчитывавшего тысячи сторонников на моей родине, в Гессене, и по всему Рейну, от Базеля до Кельна, на весь немецкий мистицизм вплоть до Нового времени (Новалис). Кое-что об этом можно прочесть между строк уже в этой книге.

Первому побуждению исследовать еретические движения я обязан своему учителю, барону фон Галлу. Затем миновало немало лет, прежде чем неожиданно благоприятные обстоятельства дали мне возможность побывать в Пиренеях и посетить Монсегюр. После многомесячного нахождения вблизи руин этой горной крепости и знакомства с легендой о последних замурованных в пещере Арьежа катарах я перебрался в Орнольяк в Сабарте. Там мне посчастливилось найти «Треврицента», причем в совершенно неожиданном месте. Мне помог господин Антонин Га-даль, историк древнего мира, под надзором которого находились все пещеры Сабарте, за исключением пещер Нио и Бедейяк, и который проделал огромный труд, на протяжении десятилетий проводя здесь кропотливые исследования. Господин Гадаль не только любезно предоставил мне, иностранцу, возможность без помех проводить все представляющиеся мне целесообразными работы в пещерах, расположенных у подножия памятника, но и предоставил неограниченный доступ в свою необъятную библиотеку и свой частный музей. Как сообщил мне недавно господин Гадаль, он вскоре намерен опубликовать результаты своих исследований. Хотя речь идет о его специальных работах по доисторическому периоду и спелеологии, они подтвердят и расширят некоторые из моих рассуждений. Мне очень приятно прямо сейчас поблагодарить господина Гадаля за его бескорыстную помощь и обратить внимание всех заинтересованных специалистов на то, что господин Гадаль готов предоставить любые необходимые им сведения.

Я также не могу не поблагодарить моих пиренейских друзей, всячески содействовавших созданию моей книги.

С героическим прошлым Монсегюра меня познакомила графиня Пюжоль-Мюрат, чьи предки положили свои жизни, защищая родину от нашествия врагов. К ее предкам можно также причислить Гуго де Пэйна, основателя ордена тамплиеров, но прежде всего — великую Эсклармонду де Фуа. Перечень моих романских друзей не был бы полным, если бы я не упомянул господ де Белиссена, Роша, Палоки, Мелэна и Мопома, с готовностью поддерживавших мою работу.

Я также не должен упустить случая сердечно поблагодарить сотрудников Парижской национальной библиотеки и библиотеки университета Фрейбурга за их помощь.

Литература на иностранных языках