Но это было еще не все. Я забрался в такую глушь, где даже стражи дозорные гнезда ни разу не обустраивали, и опять поколдовал, чтобы потом никто из деревенских не сумел уличить меня в обмане. На сей раз потребовалась нешуточная, почти божественная мощь, но зато побочный итог мне понравился: в скале образовалась трещина, из трещины плещет ручеек, но не простой, а теплой, горячей даже, воды, такая, небось, даже в местную зиму не замерзнет. Впрочем, когда зима настанет — вряд ли я вернусь это проверять. Еще одну веточку возьмем… Вот — теперь узнаю жимолость: ее запах, он мне весьма по сердцу, ибо он тонкий и чистый, весь словно пропитан свежестью… И словно подстережа окончание моих трудов и поисков, дрябло забухал из далекого далека шаманский барабан: самое время возвращаться. Бежать вниз, в долину, даже по скользкой осенней грязи гораздо легче, нежели карабкаться по кривому гористому бездорожью, а тут еще я — ширь в кусты, цап рукой! — весьма удачно поймал за хвост горулеобразного зверька-падальщика, того самого, что терпеливо пас меня, возможную пищу, почти всю дорогу наверх, раскрутил его как следует и швырнул в небесные пади над пропастью… Довольно долго он визжал, пока летел вверх, а потом вниз, на камни, а я, весьма довольный своей сообразительностью и ловкостью, помчался следом, но своею волей, не кувыркаясь и без завываний. Между прочим, любое животное существо, брякнувшись оземь с такой высоты, распалось бы на плоские кровавые клочья, уж это-то я хорошо знаю, многажды проверял, а на сей раз — чисто! Я нарочно чуть левее взял, чтобы рядом пробежать и убедиться. Готов держать заклад: пять против одного, что это была Тигут, а не Орига. А еще бы лучше — Умана, я ее особенно недолюбливаю, но богиня подземных вод, пространств и пещер Умана знает это и сторонится меня больше всех…

— А что, Кавотя, все ли ладно в окружающем мире? Новости какие — имеются ли?

— Да… господин Зиэль… Все хорошо, слава богам, все по нужному порядку движется. А народ-то — очень уж доволен вчерашним праздником: иному, бабы рассказывают, в лес на промыслы идти — а его еще шатает от плетня до плетня! Уж от души угощенье-то! Кабанчика моего хвалили… Дак и то: всяк вволю полакомился, кто хотел, никто голодным не остался. Хороший пир получился, памятный!

— Ну и славно. Где молоко, что я велел добыть?

— Да вот же оно, в кувшине! Молочко холодненькое, с погреба, свежее, не скисшее. А жирнющее: сунь ложку, да поболтай малость — сразу же масла цельный комок поплывет!

— Угу, ты думаешь, что я собрался молоко маслом заедать?… Ладно, будем пить не взбалтывая… Так, небось, в этаком молоке — на полкувшина всё сливки поверху?

— Это уж так! — Кавотя аж заколыхалась вся, довольная, что догадливый постоялец правильно оценил ее старания угодить.

— Сливки слей и возьми для своих надобностей, хочу молоко пожиже, а то сушит меня со вчерашнего. Живо, живо, живо, толстуха!

Кавотя, давно привыкшая к чужой брыкливой глупости, ринулась, с порожним кувшинчиком наготове, угождать иначе, как ей было велено, тем более, что сие к выгоде, а не к расходу… Пусть к малой выгоде, но все же… Недаром говорят: малый прибыток сытнее больших расходов.

Столь поздний завтрак, более похожий на ранний пустой обед, если он не тяжел и без вина, вот как сейчас, располагает к уединению, неторопливым размышлениям, светлым воспоминаниям…

— Ты чего, Кавотя? Разве я тебя звал?

— Дак это… Пресветлый сударь Зиэль… Там, у ворот, его милость главный страж Карои вас дожидается. Велел доложить, не заходя внутрь, что подошел…

— Как, уже??? Где шапка? Щетку! Не эту — сапожную! Пресветлый… Уж не во дворце ли я? Угу, благодарю… Быстро тут у вас службы служатся, светлейшая сударыня Кавотя Пышка! Я же говорю: шаман ваш отец Луна, а никакой не жрец. Всё, бегу!

Страж Карои Лесай внутрь заходить не пожелал и стоял у ворот трактира, как договаривались. В ответ на мой недоуменный взгляд счел нужным пояснить, без этикета, по-приятельски:

— Да ну… Решил здесь постоять: дождя нет, в воздухе свежесть, чего это я буду лишний раз трактирным чадом пропитываться?

— Хм, склонен согласиться. Ты пеший? А я как раз колебался — брать мне Горошка, не брать?

— Тут, в пределах деревни, пешком-то идти некуда, — конечно пешим. Что, Зиэль, все по-задуманному, или какие-то изменения?

— Нет и не может быть никаких изменений, дружище Карои, путь проложен, по нему идем.

И двинулись мы, двое дворян, полностью вооруженные и празднично одетые, по улице, от трактира к деревенской площади, главной и единственной. Вокруг нас целыми стайками шастает детская мелкота вперемежку с привязчивыми дворовыми горулями, встречные деревенские бабы, кто уже из храма вышел, оглядываются, мужики степенно кивают, не снимая шапок, а мы с Карои ступаем неспешно, расточаем налево и направо если не улыбки, то вполне добродушные взгляды. Он чуток пониже меня и выглядит постарше, но все при нем, все на месте: плечи, руки, меч за спиной, секира, светлые глаза, хищный взор, упругая походка, правильные черты бритого, с конопушками, лица — смерть бабам, называется.

— Скажи, Карои, давно ты здесь?

— Пятый год, а что?

— Любопытствую по масти: светлую поросль не пытаются тебе приписывать?

— Что? А… Да нет, вроде бы, и кроме меня в деревне рыжие обитают с давних пор, не только чернявые, причем, задолго до моего прихода сюда, так что… Уже пришли. Какая из них точно наша, я ведь могу и неправильно вспомнить?

— Вон та, вторая с левого края, Лерра.

— Знаю ее. Что это она стоит, словно ухват проглотила? А, Зиэль? Не дурнушка, кстати.

— Тише ты. Осанку держит, как поручено. Подходим, и ты сразу начинаешь… Не струсишь?

Воин Карои Лесай посмотрел на меня с веселым презрением и полез в рукав камзола, сверточек нащупывать. И остановился как раз напротив стайки девушек, занявших лучшую часть деревенской площади, то есть наиболее ровную, сухую, частично защищенную от возможной непогоды ветвями раскидистого дуба.

— О-о-о! Да мы с другом словно в райский сад попали, наполненный дивными цветами и неземным щебетаньем! Двое скромных ратников счастливы приветствовать самых очаровательных девушек востока Империи! Здравствуйте, красавицы!

Девы, которым предназначалось это пышное и, на мой вкус — несколько неуклюжее приветствие, были куда более благодарными ценительницами в сравнении со мною: они мгновенно подняли одобрительный визг и гвалт, который, с некоторой натяжкою, можно было бы назвать оживленным щебетаньем… Еще бы! Сам глава приграничной стражи сударь Карои Лесай, в присутствии таинственного и щедрого вельможи, сударя Зиэля, отвешивает им такие недвусмысленные любезности! И никакого ущерба девичьей чести здесь нет, ибо осень — пора свадеб, пора воссоединения любящих сердец, пора, когда парни, забыв про гордость, сон и охоту, крутятся вокруг будущих своих избранниц, в надежде обратить на себя их благосклонное внимание!.. Осенью принято вслух расхваливать незамужних девиц, сохраняя, конечно же, необходимую благопристойность в речах… Вот и сейчас они, холостые парни и юноши, столпились поодаль и вслушиваются, вытянув шеи: что это, вдруг, взрослые мужики, двое дворян, любезничают с незамужними девицами, в то время, как им более бы пристало обращать внимание на вдовых и разведенных молодок?…