Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я приклеил бороду и усы, надел парик и большие темные очки в коричневой оправе. Не забыл и про бородавку. В кармане моей помятой куртки лежали водительские права и новый паспорт. А еще Тоон потребовал, чтобы я носил коричневые вельветовые брюки.
– Ты немного похож на Каддафи, когда его вытащили из канализационной трубы, – любезно приветствовал Йост мое появление.
– Благодарю за комплимент, но я не чувствую себя как Каддафи. Я чувствую себя как феникс Луи, восставший из пепла Артура.
– Прекрасно сказано, Луиджи, – заметил Ваутер.
Друзья забрали меня из французской деревенской гостиницы через три дня после разрыва сердца и теперь направлялись к сараю, где Хюммел припарковал труповозку. Мы уже издалека увидели, как он мечется туда-сюда.
Встретил он нас липким рукопожатием.
– Доброе утро, господа, у меня все готово. – Он изо всех сил старался излучать самоуверенность.
– Превосходно, Этьен. Все бумаги под рукой? – спросил Йост.
– Ка-анешно, Йост, вы меня знаете, комар носу не подточит.
– Лажанулись вы с этой вмятиной на труповозке, – сказал Ваутер.
Я протянул Хюммелу покаянное письмо, предназначенное для гроба. Он уставился на него сначала изумленно, потом испуганно, потом страдальчески.
– В чем дело? – спросил я. – Я же говорил, что осталось положить письмо.
– Да… нет… но гроб уже закрыт.
– Значит, открой его, Этьен, – поддержал меня Йост.
– Нельзя.
– Как это нельзя? Мой отец сказал бы: «Если уж мы летаем на Луну, то можем и гробик открыть».
– Да, но он запечатан, – пискнул Хюммел.
– Уж это твоя проблема. Просверли, так сказать, дырочку, сверни письмо и просунь внутрь. Дырочку быстренько заделай, и дело в шляпе. Не правда ли? – Последние фразы Йост прошипел с угрожающей любезностью. – И не халтурь, потому что я хочу видеть, что ты это сделал.
– Да, конечно, конечно, – поспешил Хюммел заверить Йоста. – Я не собираюсь вас обманывать. Хорошая, кстати, идея с этой дырочкой.
Перед отъездом Хюммел должен был с телефона Йоста позвонить Афре и сказать, что он уже в дороге и что ей нет никакого смысла ехать во Францию.
– Это обязательно? А нельзя просто уехать? Она увидит нас, когда мы явимся, само собой, – попытался выкрутиться Хюммел.
– Этьен Хюммел, слушай меня внимательно. До сих пор я прощал тебе все, что ты напортачил. С этой минуты просто выполняй все, что я скажу. Ясно?
Да, ему было ясно. Он еще раз послушно повторил все, что надлежало сообщить Афре.
Я дал ему номер Афры, и он набрал его. Рука у него тряслась.
– Госпожа Опхоф? С вами говорит Хюммел, владелец похоронного предприятия. Прежде всего примите мои искренние соболезнования в связи со скоропостижной кончиной вашего супруга. – Тут Хюммел был в своей стихии. – Друзья вашего мужа попросили меня организовать транспорт и похороны. С вашей стороны нет возражений?
Слушая ответ, он несколько раз кивнул головой.
– Нет, к сожалению, нет. То есть возможно, но гроб запечатан. Таковы европейские правила. Нет, не имеет смысла, к сожалению.
Он снова закивал головой.
– Нет, мы уже в дороге, так хотел господин Опхоф.
Ваутер вмазал ему по спине.
– Ох, что я говорю, тысяча извинений, господин Хофмейер. Передаю ему трубку.
Он быстро передал трубку Ваутеру, а тот незамедлительно всучил ее Йосту.
– Афра? Это Йост. Нет, местные власти настаивают на отъезде. Толкуют что-то о предписанном сроке. Французы вечно все усложняют. Так что ехать сюда нет никакого смысла… В Пюрмеренд, отсюда мы едем прямиком в Пюрмеренд. Там у господина Хюммела уже снят траурный зал. Я позвоню, как только мы будем на месте. Держись, набирайся мужества, слышишь?
Он разъединился.
– Ты это нарочно, Хюммел?
Тот готов был сквозь землю провалиться:
– Я перепутал фамилию. Я так нервничал.
– Еще раз перепутаешь, и я тебя убью. Или как минимум изувечу.
Из окна моей квартирки в Гааге я смотрю на унылую улицу с мастерской по техосмотру автомобилей, закусочной, заколоченным кафе и турецким супермаркетом. Пока что не тосканские холмы с виноградниками, кипарисами и терракотовыми крышами деревушек.
– Терпение, Артур, ведь это временно, – героически твержу я себе трижды в день.
Через два дня состоятся похороны, после чего я на «фиате-панде-4×4» отправлюсь в свой земной рай. Осталось еще примерно сорок четыре часа обливаться потом, чувствуя ком в горле и камень в животе. Надо же что-то преодолеть ради уникального опыта – присутствия на собственных похоронах. Такое дано очень немногим людям, а между тем очень многие желали бы этого, я уверен.
Обратный путь из Франции мы проделали не вполне беспрепятственно. Мы ехали в машине Ваутера за труповозкой Хюммела. У первой же автозаправки он остановился, но не для заправки, а чтобы справить большую нужду. После этого он останавливался еще восемь раз.
– Ну что же делать, это отразилось на моем желудке, – жаловался он, со страхом глядя на Йоста, который накануне пообещал убить его или как минимум изувечить.
Но пока Йост вынужден был отказаться от этого намерения, так как запасного похоронщика у нас не было. И заставил его съесть несколько бананов; бабушка Йоста считала их хорошим средством от поноса.
– Вы наверняка знаете, что тогда их нельзя будет использовать другим способом? – спросил Ваутер.
– Может, на всякий случай воткнем с двух сторон? – предложил Йост.
Хюммел поперхнулся бананом и чуть не задохнулся.
– Шутка, Этьен, – прошипел я.
В общем, чтобы добраться до Гааги, нам понадобилось часов восемнадцать, включая все санитарные остановки и пробки. Хюммел, едва живой от усталости, чуть было не наехал на курьера, развозившего пиццу.
– Еще легко отделались, – ухмыльнулся Ваутер. – А представьте себе фото в газете: помятая труповозка, под ней марокканец на мопеде, а вся пицца на капоте.
Они высадили меня у запасной квартирки Йоста и продолжили путь в Пюрмеренд. Они договорились с Афрой встретиться там в похоронном центре.
Ваутер позвонил мне с отчетом вчера поздно вечером. Афра не плакала и не настаивала на том, чтобы взглянуть на меня в последний раз. Хюммел был убедителен. Пока он играет свою привычную роль организатора похорон, все должно произойти по плану, хотя кто их знает, этих психопатов.
Итак, моя смерть не вызвала у Афры особых эмоций. Признаться, я был слегка разочарован.