И узнал, что в греческой античности ничегонеделанье считалось весьма почетным занятием. Созерцание и размышление ценились так же высоко, как искусство и спорт. Согласно Аристотелю (разве можно себе представить, чтобы его звали Сторм?), труд и разные виды деятельности только препятствуют ничегонеделанью. Лишь позднее, когда в Европе начали задавать тон христиане, праздность стала дьявольским соблазном. Молитва и работа стали пропуском на небеса. Я предпочитаю делать ставку на безделье на земле, считаю, что здесь мой шанс на успех выше. Кроме того, я точно знаю, что рай на земле кончается. Небесная вечность после смерти тянется, на мой вкус, невыносимо долго.

Завтра – мой последний вечер с Афрой. Она, ничего не подозревая, будет сидеть на диване и смотреть телевизор. Сначала «Сердце Нидерландов»[38], потом тележурнал. Чашка кофе. Последняя за день прогулка с Ари. Потом она посмотрит какой-нибудь детектив, по окончании коего подогреет в микроволновке мешочек с какими-то семенами и с этой грелкой между всегда холодными ступнями уляжется в постель, где еще немного почитает на ночь.

– Спокойной ночи, Артур, не засиживайся!

– Гм-гм. Спи.

Я хватаю пульт и ищу что-нибудь спортивное.

Через два часа я с легкой тоской заползу к ней в постель и, вероятно, из-за волнения не смогу уснуть, суну руку ей под пижаму и попытаюсь погладить по спине.

– Будь добр, держи при себе свои холодные руки, – проворчит она.

Пытаясь подбодрить меня, Йост недавно рассказал об одном исследовании. Оно установило, что многие женщины предпочитают, чтобы муж лучше умер, чем бросил их. Впрочем, и с мужьями дело обстоит так же. Йосту пришлось признать, что его собственная жена, видимо, не является исключением:

– Мертвым я стою намного дороже.

Ваутер кивнул.

– Понятное дело, ведь при разводе труп жив-здоров и мешается под ногами, – проницательно заметил он.

Странное было ощущение вчера в семь утра, когда Йост, Ваутер и я выезжали из Пюрмеренда, направляясь на юг Франции. Я вернусь обратно только как Луи Моллема, чтобы проститься с Артуром Опхофом. Если быть до конца честным, то мне этот план не по душе. Я предпочел бы уехать в Тоскану раз и навсегда, не оглядываясь назад. Но я также уверен, что буду сожалеть, если не приеду взглянуть на собственные похороны.

– Такой шанс выпадает не каждый день, – сказал Йост.

Пошлым шуточкам нет конца.

Йост с Ваутером ждут не дождутся моих похорон. Вот и в машине громко орали об этом, но я заметил, что они тоже немного нервничают.

– Где ты будешь стоять, Артур, когда я буду произносить свою прощальную речь? – спросил Ваутер.

– Да, где? Ведь мы, разумеется, захотим иногда выразительно подмигнуть тебе, – подхватил Йост.

Я рассказал, что Хюммел обещал отвести мне хорошее местечко, откуда удобно смотреть на зал, оставаясь невидимым: подсобку с окном из отражающего стекла, на втором этаже. Ассистент Хюммела будет регулировать оттуда звук и музыку.

– Во время своей речи я как можно незаметнее пару раз покажу тебе большой палец, – пообещал Ваутер.

– Если мне не понравится, чтó ты скажешь или сделаешь, я выключу микрофон, – пригрозил я, – и ты будешь беззвучно разевать рот, как рыбка в аквариуме.

Вечером в нашем мотеле мы слишком громко смеялись и слишком много пили. Последнее обстоятельство не пошло на пользу сегодняшнему выступлению на площадке для гольфа. Только в обед за аперитивом мы обрели прежний апломб.

Мы еще сидели за столом, когда у Йоста зазвонил телефон.

– Хюммел, ты? Я ждал твоего звоночка. Где тебя носит?

Он выслушал ответ.

– Черт возьми… Это слишком рано! Тебе придется три дня ожидать покойника… Куда ты дел труповозку?.. Оставил в Карнавальном союзе? Блестяще, Хюммел, мои комплименты… Да, встречаемся в среду, в десять утра на условленном месте в Мазане.

Йост выключил мобильник и глубоко вздохнул.

– Хюммел уже здесь. Он боялся, что ему позвонят в связи с кремацией, обещанной одному семейству некоторое время назад. Больной, о котором речь, помер раньше, чем намечалось. Хюммел вырубил свой телефон и слинял. Сейчас он обретается в деревне неподалеку отсюда, а труповозка стоит в сарае Карнавального союза. Он говорит, что все прошло совсем незаметно. Но этот придурок приехал забирать твой труп, прежде чем ты стал трупом. И тут уж ничего не поделаешь. Будем надеяться, что его не увидят при отъезде. Я хотел, в сущности, надрать ему задницу, но тогда он запсиховал бы еще больше. Я по телефону чуял запах его пота. Надеру ему задницу позже, когда все будет позади.

Перед отъездом из Пюрмеренда я отправил письмо Эстер. С адресом.

Вечером перед отъездом во Францию Артур вел себя странно. Обычно, когда я смотрю по телевизору свой любимый детектив, он погружается в книгу или газету. Но тут я заметила, что он несколько раз взглянул на меня. Даже подсел ко мне на диван.

В постели он положил мне на спину свою холодную как лед руку.

Теперь он торчит на юге Франции, а я распоряжаюсь в Пюрмеренде. Целую неделю проживу спокойно, и целую неделю Сторм проживет только со мной. Прекрасно.

Я никогда не задавался этим вопросом, но если быть до конца честным, у меня мало причин для оптимизма или для огорчения, это уж как посмотреть: сколько людей будет тосковать по мне, когда я, так сказать, помру? И не каких-то несколько недель после похорон, а год спустя и пять лет спустя. Подозреваю, что немного. Кроме Ваутера и Йоста (надеюсь, они будут регулярно навещать меня в Италии), через пять лет только Афра будет вспоминать обо мне, раз в месяц, в тот день, когда на ее банковский счет переводят вдовью пенсию. Значит ли это, что на комоде должна стоять моя фотография? В свое время спрошу у Ваутера и Йоста. Если не забуду.

Я не ожидаю, что друзья и знакомые станут сильно тосковать обо мне. Когда ты мертв, проблемы нет, пусть не тоскуют. Но когда ты еще жив, то все же чуточку печально сознавать, что ты в лучшем случае не слишком много значил, а в худшем случае твое отсутствие поставлено тебе в заслугу. В последние годы я тоже не разбивался в лепешку, чтобы заслужить популярность.

Если я спрошу себя, кого будет не хватать мне, список окажется не слишком длинным: Эстер, Афры (иногда), Йоста и Ваутера, Стейна (чуть-чуть, из чувства вины). И, конечно, Ари, уверенно входящего в первую десятку. Но дальше первой десятки дело стопорится.

Я вел в Нидерландах довольно убогую жизнь, не смог сделать из нее ничего более значительного. Надеюсь в ближайшее время все-таки приятно удивиться в траурном зале похоронного центра Пюрмеренда.