Один из этих дикарей и сотворил упомянутое чудо.

В течение нескольких недель от голода, холода, усталости и болезней погибла почти половина из 140 богобоязненных переселенцев, не знавших, как прокормить себя на чужбине.

В музее «Плимутская колония» в Массачусетсе удивительно подробно воспроизведено первое поселение прибывших на «Мейфлауэре» англичан. В огражденном частоколом поселке не только воссозданы маленькие потемневшие хижины, небольшой форт на холме, загоны и ворота, но и ходят актеры, каждый из которых изучил и исполняет роль одного из исконных поселенцев. Они готовят, ведут хозяйство, посещают службы и даже освоили английские диалекты начала XVII века, например диалект, на котором говорила миссис Барбара Стэндиш (вторая жена Майлса Стэндиша, которую он вызвал к себе из Ормскирка в Ланкашире, с севера Англии, и которой пришлось привыкать к «бойне и резне»).

Жителям первого поселения не удалось бы выжить, если бы не Скванто.

Вот как запечатлел эти события Уильям Брэдфорд: «Мы работали неподалеку, когда нас отвлекло от дел вызвавшее переполох появление дикаря. Он в одиночку смело прошел мимо домов к салуну, где мы остановили его и не дали войти, на что у него наверняка хватило бы дерзости. Он приветствовал нас по-английски».

Какова была вероятность, что первым словом, услышанным отцами-пилигримами в Америке, да еще и от дикаря, будет английское «приветствую»? Что их, проплывших три тысячи миль и высадившихся на берег другого континента, встретят по-английски?

Вышедший из чащи человек научился некоторым словам от английских рыбаков на побережье. Но чудом было не то, что этот дикарь говорил по-английски, а то, что он свел поселенцев с Тисквантумом, или попросту Скванто, и именно Скванто их спас. В этой главе он будет самым главным персонажем.

За 15 лет до этого Скванто был схвачен английскими моряками и отправлен в Лондон, где обучался английскому языку как проводник и переводчик. Ему удалось бежать на возвращавшемся обратно корабле. Случай или Божий промысел привел корабль поселенцев к берегу неподалеку от мест обитания племени единственного коренного американца, бегло говорившего по-английски на сотни миль вокруг и, возможно, единственного на всем континенте. И вот он оказался прямо у них в руках, точнее, они в его.

Билл Брайсон, автор книг об английском языке «Сделано в Америке» и «Родной язык», не сомневается в историческом значении Скванто: «Отцам-пилигримам невероятно повезло, что они встретили кого-то дружелюбного и при этом способного эффективно с ними общаться. Для основания нового общества более беспомощной горстки людей нельзя было и представить. Все, что они привезли с собой, было не к месту, и среди них не было никого, кто разбирался бы в сельском хозяйстве и рыбной ловле. Они были исполнены веры, но не обладали необходимой подготовкой. Тяготы и лишения доконали бы их, и лишь помощь Скванто дала им возможность уцелеть. Он не только показал им, что можно выращивать, но и научил удобрять кукурузу мелкими кусочками рыбы, которые, перегнивая, действительно удобряли землю, и использовать в пищу дары моря».

Скванто обеспечил выживание отцов-пилигримов, и именно благодаря его помощи англоязычное общество со временем окрепло и одержало победу. Их спас их собственный язык, и они уже не только выжили, но и увеличились в численности: к 1640 году две сотни кораблей доставили в Новую Англию еще 15 000 переселенцев. 25 000 человек обжили эти места, основав другие поселения. Они находили новые растения, новых животных, открывали для себя новые географические особенности и нуждались в новых словах, чтобы описать увиденное. Одни названия были взяты из местных языков, другие образованы из сочетаний английских слов. Иногда неизвестным животным и птицам давали уже известные имена.

Среди новых слов, обозначавших географические особенности, которые мало походили на ландшафт, привычный для ранних переселенцев с английских равнин, можно отметить foothill, notch, gap, bluff, divide, watershed, clearing и underbrush: предгорье, расщелину, ущелье, утес, водораздел, бассейн реки, поляну (участок земли, очищенный от деревьев и кустарника) и подлесок. Новых животных стали именовать местными словами – moose (американский лось), raccoon (енот), skunk (скунс), opossum (опоссум), terrapin (водяная черепаха); местную пищу – hominy (дробленая кукуруза и каша из нее) и squash (тыква, разнообразные сорта которой здесь произрастали). В язык вошли скво (индианка, женщина), вигвам, тотем, папус (индейский малыш), мокасины, томагавк. Уильям Пенн восхищался красотой местного языка: «Не знаю ни одного европейского языка, в котором были бы слова столь же сладостные и славные по части произношения и выразительности». Многие географические названия тоже произошли от индейских слов – реки Саскуэханна, Потомак и Мирамиши.

Языки коренных американцев отразились на карте и использовались в общении, но в английском их слов впоследствии оказалось на удивление мало, невзирая даже на то, что, по свидетельству Пенна, этих языков было много, они были красивы, да и земля, на которой обосновались пришельцы, принадлежала индейцам. Англичане и все те, кто говорил по-английски, упорно держались собственного языка.

Так, для флоры и фауны по возможности создавались новые английские слова, как видно из названий: mud hen (пастушковые), rattlesnake (гремучая змея), garter snake (полосатый уж), bull-frog (лягушка-бык), potato-bug (колорадский жук), ground-hog (сурок) и reedbird (рисовый трупиал). Даже при описании жизни индейцев предпочтение отдавалось своим словам: по-английски звучали тропа войны, бледнолицый, шаман, трубка мира, великий вождь и боевая раскраска. Так было удобнее и привычнее.

Примечательно не то, что индейские слова попали в лексикон английского языка (это было и естественно, и необходимо), а то, сколь малое их количество было принято. В IX–X веках английскую грамматику так яростно и основательно атаковал древнескандинавский, что на севере даже через 300 лет после отплытия в Америку отцов-пилигримов все еще ощущалось влияние скандинавского произношения и лексики. Латынь всегда следила за тем, чтобы ее источник не иссякал: она проникала из Церкви при Беде, через французский, итальянский, а в эпоху Возрождения – стараниями филологов-классиков; латынь дала тысячи слов. Время от времени английский язык переживал очередное нашествие французского языка. Но в Америке, лицом к лицу с сотнями других языков, английский черпал слова понемногу, малыми пригоршнями. В записях отцов-основателей едва ли наберется дюжина индейских заимствований.

Возможно, английские колонисты уже обладали таким насыщенным словарем, были так очарованы словами Библии и вошедшими в употребление словами Шекспира и его современников, что не ощущали необходимости расширять словарный запас. Чтобы освоить языковые дары Библии и Возрождения, требовалось время. Или, возможно, их избаловал Скванто: он вел за них дела с туземцами и был старательным переводчиком. Индейцам же, похоже, нравилось учить английские слова, отчасти чтобы сбивать с толку другие племена, отчасти просто ради удовольствия. Вот и еще одна причина не особенно усердствовать. Кроме того, англичанам индейские языки показались слишком сложными. Например, слово skunk (скунс) зарождалось как неудобопроизносимое segankw; squash (тыква), что еще страшнее, звучало как asquut-asquash, а raccoon и вовсе был лишь одним из целого ряда местных названий: rahaugcum, raugroughcum, arocoune, arathkone, aroughcum и rarowcun. Вероятно, попытки воспроизвести местное произношение не увенчались успехом, и поселенцы остановились на варианте raccoon.