дело не только во мне. Шона стала пугливой, а это совсем не в ее характере. До последнего времени она была довольно спокойной кошкой.

Этим утром я получила сообщение в снэпчате, когда катила продуктовую тележку вдоль ряда с консервами в местном супермаркете.

«Мятный – действительно твой цвет», – говорилось в сообщении с отсылкой к цвету моего сарафана.

Подняв взгляд от экрана, я внимательно осмотрела покупателей вокруг меня. Они были слишком заняты тем, что снимали продукты с полок и везли свои тележки, чтобы проявить малейший интерес ко мне. Через несколько секунд сообщение исчезло, оставив меня задаваться вопросом, не померещилось ли оно мне.

Но на этот раз я сделала скриншот сообщения до того, как оно пропало. Это точно то доказательство домогательства, которое копы сказали мне принести, чтобы они могли продолжить расследование, хотя я все еще не решила, показывать ли его полиции.

Как там говорят: «Обжегшись на молоке, дуешь и на воду»? Мое лицо горит, когда я вспоминаю, как детектив Краузе шутил про то, что мой преследователь оставит в следующий раз вместо молока буханку хлеба. Я не намерена рисковать и быть осмеянной вновь, показывая копам скриншот еще одного двусмысленного сообщения. Они только отмахнутся и предложат свое объяснение, как и в прошлый раз.

Воспоминание о сообщении, которое я получила в супермаркете, заставляет меня нервно оглядывать пустую крышу. У меня есть чувство, будто за мной снова следят, хотя это глупо, так как здесь только я и Эми. Она выглядит так, словно покинула этот мир, когда лежит, загорая в своем коралловом бикини и в солнцезащитных очках, закрывающих ее глаза.

Я думаю, что Эми спит, пока она не тянется к своему телефону, звонящему в беззвучном режиме. Она отклоняет звонок, даже не посмотрев на него.

– Кто это?

– Бретт, – бормочет она. Это первый за час звук, который она издает.

– Не хочешь с ним разговаривать?

– Прямо сейчас я не разговариваю с Бреттом.

Я годами делила квартиру с Эми. Обычно я не обращаю внимание на взлеты и падения ее нестабильных отношений. Но Бретт продержался дольше остальных ее ухажеров. Он кормит и поит ее. Он осыпает ее чересчур дорогими подарками и возит на роскошные выходные. Он потакает любой ее прихоти, и Эми клюет на это. Впервые в жизни я задавалась вопросом, сможет ли она остепениться.

– Почему ты не разговариваешь с Бреттом? – спрашиваю я, не в состоянии скрыть свое удивление.

– Это долгая история. Давай сойдемся на том, что наши отношения подходят к окончанию своего «срока годности». Они уже какое-то время идут в этом направлении. Я не говорила Бретту, что все кончено, так что и ты ничего не говори, – она меняет тему. – Как там у вас с Марко дела?

– Довольно хорошо, – говорю я, все еще потрясенная тем, что Эми думает бросить Бретта. – Я без ума от Марко. Ты это знаешь! На самом деле… – мой голос осекается.

– Что?

– Я не уверена, что он чувствует то же самое. Иногда я думаю, что он встраивает меня в свою жизнь тогда, когда ему это удобно. В другие моменты я чувствую от него холод. И…

– И? Что? – Эми поворачивается на бок и опирается на локоть. Она поднимает очки на макушку и пристально смотрит на меня, ожидая развития мысли.

– Он хочет, чтобы я бесплатно написала про жену его инвестора, она дизайнер сумочек. Наши стилисты отказались писать заметку, и я их не виню. Эмили не великий дизайнер. Она даже не хороший дизайнер. Марко расстроился, когда я сказала ему это. Он действительно хотел, чтобы Дин, его инвестор, был счастлив. Сначала я винила себя, но теперь испытываю что-то вроде раздражения.

– Почему?

– Я раздражена, потому что Марко в первую очередь ждал, что я ему помогу. Из-за этого я чувствую… что меня используют, – говорю я ей. – Я встречаюсь с ним сегодня днем. Думаешь, мне стоит сказать что-нибудь?

Эми надевает очки, пряча выражение лица.

– Лив, я не собиралась ничего говорить, но скажу. Ты теряешь время с Марко. Эти отношения никогда ни к чему не приведут. Порви с ним. Найди себе нового парня.

– А не предвзята ли ты к нему слегка, потому что вы двое не любите друг друга?

– Я к нему предвзята только потому, что считаю: он тебе не пара. После твоего скомканного кочевого детства тебе нужен кто-то стабильный и надежный. Твоя мать постоянно меняла мужей, после очередного расставания вы скатывались в беспросветную бедность, тебя забирали службы опеки, когда она уходила в запои. Не говоря уже обо всем том дерьме, про которые ты мне рассказывала. Это все плохо сказывается.

– Сказывается как?

– Ну, – говорит Эми, тщательно подбирая слова. – Начнем с того, что я думаю, что ты плохо разбираешься в людях: не отличаешь зерна от плевел.

– Думаешь, Марко – плохой человек?

– Он засранец. Не пойми меня неправильно. Это нормально. До тех пор, пока девочка понимает, во что ввязывается. Ты не понимаешь, – подчеркнула она. – Слушай, все, что делает Марко – ищет средства для достижения своих целей. Он пройдоха. Это в буквальном смысле его профессия – торгаш, – она делает паузу, видя, что я задета. – Лив, ты заслуживаешь кого-то, кто любит тебя за то, какая ты, а не за то, что ты можешь для него сделать.

– Существует ли вообще такой человек, Эми? Потому что если и существует, то я уверена, что еще не встречала такой образец добродетели.

– Встретишь. Но не в том случае, если продолжишь тратить свое время на таких, как Марко.

– Я знаю, что ты желаешь мне только самого лучшего, Эми. Но я влюблена в Марко – с его пороками и всем остальным. Он потрясающий во многом. Я не собираюсь рвать с ним в надежде, что встречу кого-то получше.

– Тогда мне больше нечего сказать, – говорит она и отворачивается, ложась на живот. Она расстегивает лифчик, чтобы не осталось белых линий, и засыпает.

Через некоторое время я чувствую жажду из-за жары. Я собираю вещи и спускаюсь в квартиру, чтобы подготовиться к нашей с Марко велопрогулке. Я не бужу Эми. Она спустится, когда будет готова. На полпути я понимаю, что оставила соломенную пляжную шляпу на крыше.

Я иду обратно по металлической лестнице и толкаю дверь на крышу. Меня тут же обдает волна невыносимой жары. Эми стоит у стены спиной ко мне, глядя на Ист-Ривер и разговаривая по телефону. Она не замечает, как я подбираю свою шляпу из-под козырька, где до этого лежала.

– Ты должен ей