«Еще есть», – показала она.

К пяти годам Коко знала более двухсот слов на ASL. Я отмечала каждый знак, который она использовала, и даже записывала ее действия на видеокамеру, чтобы потом изучать, как она пользуется жестами. Чем больше знаков Коко узнавала, тем ярче раскрывалась ее личность. Она спорила со мной, демонстрировала весьма определенное чувство юмора и выражала сложившиеся точки зрения. Она использовала язык жестов, даже когда хотела соврать.

Однажды я застукала ее, когда она тыкала в окошко своего трейлера палочкой для еды.

«Что ты делаешь?» – показала я ей знаками.

Коко тут же сунула палочку в рот наподобие сигареты. «Рот дым», – ответила она.

В другой раз я поймала ее, когда она жевала карандаш, вместо того чтобы рисовать.

«Ты ведь не ешь это, правда?» – спросила я ее.

«Губа», – показала Коко, торопливо вынула карандаш изо рта и стала водить им по губам, словно нанося губную помаду. Я настолько изумилась, что едва не забыла пожурить ее.

Когда Коко плохо вела себя, ее, как и любого проказливого ребенка, ставили в угол трейлера. Она прекрасно сознавала, что провинилась. «Упрямый дьявол», – показывала она на себя. Если провинность была незначительной, она, немного постояв в углу, сама себя отпускала. Но если чувствовала, что вела себя очень плохо, вскоре поворачивалась, стараясь привлечь мое внимание. Когда ей это удавалось, показывала: «Извини. Нужно обнять».

Я решила найти для Коко товарища, и к нам переехал жить Майкл, трехлетний самец гориллы. Я хотела обучить его языку знаков и надеялась, что когда-нибудь из Коко и Майкла получится пара. Станут ли они учить своего малыша языку знаков? Это был вопрос, на который мне очень хотелось получить ответ.

Майкл оказался прилежным учеником. Бывало, он сосредоточивался на своих уроках даже дольше, чем Коко. Поначалу Коко очень ревновала к новому товарищу по играм. Она по-всякому обзывала Майкла и обвиняла его в том, чего он не делал. Они вздорили между собой, как пара самых обычных человеческих малышей.

«Глупый туалет», – показывала она, когда ее спрашивали о Майкле.

«Вонючая плохая заткнуться горилла», – огрызался Майкл.

Коко обожала смотреть, как ругают Майкла, особенно когда его бранили за проказы, на которые она его подбила. Коко слушала, как я выговаривала Майклу, что нужно быть хорошей гориллой, и издавала глубокий, низкий придыхательный звук – так звучит гориллий смех.

Но они очень любили вместе играть и проводили много времени в шуточных потасовках, щекоча друг друга и разговаривая знаками.

Если Коко спрашивали, какое у нее любимое животное, она неизменно отвечала знаком: «горилла». Две ее любимые книги были «Кот в сапогах» и «Три маленьких котенка». И все же ничто не могло подготовить меня к тому, как реагировала Коко, когда у нас поселился маленький серенький бесхвостый котенок.

Если Коко спрашивали, какие подарки она хочет получить на день рождения или Рождество, она всегда просила кошку. Когда Коко исполнилось двенадцать, мы принесли ей трех котят на выбор, и она выбрала котенка, у которого не было хвоста. Впервые взяв на руки этого малыша, она попыталась пристроить его сначала в бедренной складке, потом у себя на загривке; это два места на теле, на которых матери-гориллы обычно носят своих детенышей. Она называла его своим малышом и выбрала ему имя Весь Мяч. Бесхвостый котенок действительно напоминал мячик.

Весь Мяч был первым из котят Коко, но не первым ее домашним любимцем; до него она играла с кроликом, с птицей и некоторыми другими небольшими животными.

«Коко любит Мяч. Мягкий хороший кот, кот», – показывала она.

Потом однажды утром Весь Мяч попал под машину и погиб на месте. Мне пришлось рассказать Коко, что случилось. Поначалу она вела себя так, будто не слышала меня, но, выйдя из трейлера, я услышала, как она плачет. Это был клич, выражавший расстроенные чувства, – громкие, долгие последовательности высоких, пронзительных ухающих звуков. Я тоже заплакала. Через три дня она рассказала мне, что чувствует.

«Плакать, печаль, хмуриться», – показала Коко.

«Что случилось с Весь Мяч?» – спросила я ее.

«Слепой, спать кот», – ответила она. Казалось, она усвоила представление о смерти.

Наконец Коко выбрала себе другого котенка, нежно-серого.

«Ты уже думала об имени?»

«Этот дым. Дым курить», – ответила она.

Кошечка действительно была дымчато-серой, так что мы назвали ее Дымкой.

Когда во время урока чтения Коко видит в книге слово «кот», она показывает рукой знак, обозначающий это слово; однако не стоит показывать ей слишком много картинок с изображением кошек. Она по-прежнему печалится, когда видит кота, хотя бы чуть-чуть похожего на Весь Мяч, ее обожаемого первого котенка.

Мой языковый проект с Коко, начатый в 1972 году, стал работой всей моей жизни. Год за годом я наблюдала, как Коко росла и развивалась, отмечая каждую фазу ее развития с научной точки зрения. Как «родительница» я заботилась о ней, и переживала за нее, и гордилась каждым ее достижением. Коко удивляла, просвещала и вдохновляла меня. Хотя она воспитывалась людьми, а теперь входит в смешанную семью, состоящую отчасти из людей, отчасти из горилл, Коко не питает никаких иллюзий насчет того, что она человек. Когда ее спрашивают, кто она такая, она всегда показывает: «Прекрасное животное горилла».

Однажды в серое утро я взял на работе отгул, понимая, что сегодня – тот день, когда это должно быть сделано. Нашего пса Роки необходимо было усыпить. Болезнь разрушила его некогда сильное тело, и, несмотря на все попытки исцелить нашего любимого боксера, его недуг лишь усугублялся.

Помню, как позвал его в машину… Как он любил кататься! Но пес, похоже, чувствовал, что на этот раз все будет иначе. Я ездил с ним несколько часов, выискивая любые дела, любые предлоги, чтобы оттянуть приезд в кабинет ветеринара; но настал момент, когда больше не мог откладывать неизбежное. Выписывая ветеринару чек за то, что он «уложит спать» Роки, я чувствовал, как слезы застилают мои глаза и капают на чек, расплываясь по нему пятнами и делая его почти нечитаемым.

Роки появился у нас четыре года назад, когда родился мой первый сын. Все мы нежно любили пса, особенно маленький Роберт.

Сердце мое ныло, когда я ехал домой. Мною уже овладела тоска по Роки. Роберт встретил меня, когда я вышел из машины. Когда сын спросил, где наш пес, объяснил, что Роки теперь на небесах. И рассказал ему, что Роки очень тяжело болел, но теперь он будет счастлив и сможет все время бегать и играть. Мой маленький четырехлетний сын умолк, задумавшись, а потом, глядя на меня своими ясными голубыми глазами, с невинной улыбкой на лице указал на небо и спросил: