кромки, отдавшись новым чувствам и жадно изучая мир вокруг Листа. Спать ложился на закате, благо короткой в этих широтах весенней ночи вполне хватало для полноценного отдыха. Он отрешился от всего — от воспоминаний о Земле, об «Одессе», о друзьях, о хранителях. Он просто растворялся в окружающей действительности и чувствовал, что это идет на пользу и телесному здоровью, и душевному. Воспоминания о недавней гибели уже не повергали его в безотчетный ужас; собственное перерождение Артем стал воспринимать как ступеньку на пути к недостижимому совершенству, а поскольку глупо было отрицать, что после перерождения он обрел массу новых способностей и возможностей, следовало предположить, что дальнейшее совершенствование приведет к очередной ступеньке. И в этом, надо понимать, и заключается теперешний смысл его бытия.

К началу осени Лист слушался Артема не хуже, чем посадочный бот опытного пилота. Направление полета, скорость, высота — все это Артем мог теперь задавать и менять по собственному желанию. Ветра Поднебесья более не служили помехой. Вспоминая прежнюю свою жизнь он даже немного жалел себя тогдашнего — слепого, глухого и немощного.

Теперь-то он знал, что мир вокруг него куда сложнее и многообразнее, нежели представлялся совсем недавно.

И еще Артем чувствовал, что в нем зреет какой-то пока не до конца самому понятный замысел. И знал: надо просто подождать, пока этот замысел не вызреет.

Он и раньше умел ждать, а уж теперь-то…

О возможных гостях на Листе Артем по-прежнему думал с тревогой — залететь сюда мог кто угодно, не обязательно хранители. И охотники в поисках добычи, и странники, и разведчики, и торговцы, хотя последние предпочитают населенные Листы. Но привлечь их может и одинокий дымок.

Какой-то частью души Артем даже желал чьего-нибудь прилета, потому что это сулило хоть какие-то новости из мира людей; чрезмерного страха он больше при мысли о летателях в поле видимости уже не испытывал, но опасения все-же остались.

Однако судьба была к Артему милостива: гости объявились когда он спал, поэтому их подлет остался незамеченным и все переживания по этому поводу уместились в несколько жутковатых мгновений, когда у одной из левобортных смотрелок Артем наткнулся на аккуратно заякоренные крылья.

Он иногда ощущал себя робинзоном на неведомом острове, и сейчас пережил тот самый момент, когда книжный Робинзон впервые наткнулся в своих владениях на человеческие следы.

Артем тоже сначала застыл, словно громом пораженный. В первые несколько секунд мыслей не было вообще. Потом навалились — неоформившиеся, рваные, скачущие. Артем принялся озираться, но в поле зрения между кромками никого не увидел — только тройку проклюнувшихся кленов, из которых вырасти суждено было лишь одному. Мучительно захотелось перемахнуть через бурый валик кромки, потом через другой, достичь опушки и там схорониться в ближайших же кустах. Возможно Артем так и поступил бы, но его остановила мысль, что именно там незваные визитеры и могут поджидать, поэтому он просто шмыгнул в трещину, ведущую к смотрелке-лёжке, но развернулся при этом на сто восемьдесят градусов, потому что поглядывать предстояло не вниз, а на Лист, в промежуток между второй и третьей кромками, где ждали хозяев крылья без упряжи.

Отсутствие ее Артем отметил сразу, следовательно летатели прибыли на Лист без четкого плана и действовать собирались по обстановке. Если придется — могли стартовать на свежих крыльях, не возвращаясь к заякоренным. Определенных выводов на этом основании сделать было невозможно: поступить так могли и охотники, и изгои, и вообще кто угодно.

Затем Артем внезапно подумал вот о чем: он чувствует присутствующее на Листе зверье, почему же проворонил появление людей? Охотился он давно уже совершенно машинально, специально не сосредотачиваясь на новых ощущениях, как не сосредотачивается человек на моторике мышц при ходьбе. Просто идет и все. Так и он, выбирал будущий обед, чаще всего подраненый и ослабленный, и просто шел к нему, не обращая внимание на остальных обитателей леса, вытеснив их из ближайшего восприятия.

Напрягшись, Артем сразу же почувствовал гостей. Было их трое — двое побольше, один поменьше. Возможно, подросток или даже ребенок. В данный момент все трое находились примерно в километре от Артема, в самом сердце хвойной зоны и двигались по направлению к корме, в лиственную.

Артем сразу успокоился: новые его возможности никуда не делись, а кроме того он помнил, что среди хранителей видел только взрослых мужчин, причем ни одного щуплого или невысокого. Детей и подростков среди них быть, скорее всего, не могло. А значит, существует высокая вероятность, что это не хранители.

«Впрочем, — довольно быстро поправил себя Артем, — а вдруг подросток или ребенок — новая жертва? Отловили с запретными вещами и схватили.

А теперь ведут на расправу».

Дальше он подумал о том, что видел всего одну заякоренную пару крыльев, следовательно две другие пары где-то неподалеку. Садились летатели врозь, а это не вязалось с версией хранителей и пленника.

Пленнику вообще вряд ли позволили бы лететь самостоятельно, скорее привезли бы на грузовых крыльях, предварительно спеленав и опоив дурманом до полной отключки. Ну, или в корзине под наусами доставили.

Наусы!

Артем добросовестно отсканировал свои летающие владения: наусы невысоко над его Листом имелись. Стайка особей в двадцать. Но эти свободно паслись над самой кормой, фильтруя все, что сносил слабый поток нагретого воздуха от заросшего лесом центра Листа.

«Нет, — заключил Артем вскоре. — Никакие это не хранители…»

Ритуал его собственного принесения в жерву был обставлен с известной помпой: верховный хранитель в белых одеяниях, множество его подручных, резное деревянное кресло, кривые церемониальные мечи… А тут всего трое, причем один — подросток.

Прятаться в смотрелке смысла явно не имело, поэтому Артем решил осмотреть крылья и выбрался наружу.

Жаль, что гости не оставили на них упряжь: Артем охотно полетал бы рядом со своим Листом. По полетам он очень соскучился; пробовал даже самостоятельно соорудить веревки и петли, но довериться собственному плетению из лозы не решился, особенно вспоминая добротную сыромятную упряжь, которую подарил ему тренер Фидди.

«Где теперь она?» — подумал Артем с тоской.

Внимательный осмотр ничего особенного не дал. Ремешок, которым привязали крылья к корням древнего кленового пня, был старым и истертым. Скорее всего, его уволили из упряжи по ветхости и правильно сделали. А на якоре вполне еще послужит. Крылья не успели подвять и потерять изначальную упругость, значит срезаны сравнительно недавно, вряд ли больше двух недель назад. Кроме того, Артем с легким удивлением осознал: он отчетливо понимает и чувствует, что эти семена-крылатки выросли на клене с ДРУГОГО Листа, причем Лист этот старше и больше