Губы Даны дрогнули в улыбке. Она встала.

— Думаю, Флинн влип. Ну, чего мы ждем? Давайте пожмем друг другу руки и поехали к юристу.

Она не могла разобраться в своих чувствах и не знала, правильно ли поступает, но такие мелочи Дану никогда не останавливали.

Освободившись, она отправилась искать Флинна.

Не застав его в редакции, Дана поехала к ветеринару. Там ей сказали, что она разминулась с братом и Мо на пятнадцать минут. Почувствовав раздражение, Дана пришла к выводу, что сердится на Флинна, хотя для этого не было никаких оснований.

Тем не менее, когда она подъехала к дому брата, раздражение усилилось стократ.

Громко хлопнув дверью, Дана прошла в гостиную, где неподвижно, словно мертвые, лежали Флинн и его собака.

— Мне нужно с тобой поговорить, казанова.

— Не кричи. — Флинн даже не потрудился встать с дивана. Пес, растянувшийся на полу рядом с ним, жалобно заскулил. — Мо пришлось делать уколы. Мы оба травмированы. Уходи. Поговорим завтра.

— Нет, сию секунду, пока я не взяла что-нибудь острое и не воткнула в твою задницу. С чего это тебе пришло в голову трахать Мэлори, когда ты прекрасно знаешь, что ей теперь не до этого?

— Не знаю. А что еще я должен был делать, когда споткнулся и упал на ее обнаженное тело? И это не было траханье. Я возражаю против термина «трахаться», не говоря уже о том, что это не твое дело, черт возьми!

— Уже мое. Мы теперь деловые партнеры. А кроме того, еще и подруги. Это мое дело, потому что я ее люблю, а она любит тебя. Какая-то жуткая безвкусица, но тут уж ничего не поделаешь.

Чувство вины исподволь прокладывало путь в душе Флинна.

— Я не виноват в том, что она думает, что любит меня.

— Я не сказала «думает». Мэлори не дура, хотя ничего не смыслит в мужчинах. Она прекрасно разбирается в своих мыслях и чувствах. И если ты не подумал о ее чувствах, прежде чем расстегнуть штаны…

— Ради бога, отстань от меня! — Флинн сел и закрыл лицо руками. — Мэлори меня не слушала. И вообще, это она расстегнула мне штаны.

— А ты при этом всего лишь присутствовал.

— Нет никакого смысла меня за это пинать. Я и сам не рад, что все так вышло. Вообще не знаю, что, черт возьми, мне теперь делать!

Дана присела на край стола и наклонилась к нему.

— А что ты хочешь делать?

— Не знаю. Она прислала мне цветы.

— Что?

— Утром прислала мне красные розы с запиской: «Думай обо мне». И как, дьявольщина, я могу о ней не думать?

— Розы? — Похоже, эта новость Дану позабавила. — Где они?

— Ну… — Флинн поежился. — Я поставил их в спальню. Ерунда какая-то… Такая перемена ролей — это неправильно. Неестественно. Нарушение бесчисленного количества научно обоснованных норм. Я должен вернуть все на место. Только не знаю как… И перестань ухмыляться.

— Ты влип.

— Нет, не влип. Против этого термина я тоже возражаю. Ты работаешь в библиотеке… Имеешь высшее образование… Могла бы подобрать более уместные выражения.

— Мэлори создана для тебя. — Дана поцеловала брата в щеку. — Поздравляю. Я больше на тебя не сержусь.

— Плевать мне, на кого ты сердишься! И речь вовсе не о том, кто для меня создан. Дело в том, что я не создан ни для кого. Я козел. Черствый и эгоистичный. Мне нравится вести такую жизнь — распутную и неорганизованную.

— Точно, ты козел. А вот то, что черствый и эгоистичный, — неправда. Это черствая и эгоистичная сучка Лили тебя в этом убедила. И если ты ей поверил, значит, ты просто глуп.

— Выходит, ты желаешь своей новой подружке глупого козла?

— Возможно. Я люблю тебя, Флинн.

— Господи! Что-то в последнее время у меня с этим перебор… — Он щелкнул сестру по носу. — И я тебя.

— Нет. Скажи: «Я тебя люблю».

— Еще чего!

— Всего три слова, Флинн. Выдави их из себя.

— Я тебя люблю. А теперь уходи.

— У меня еще не все.

Он застонал и повалился на диван.

— Мы с Мо пытаемся вздремнуть — ради сохранения душевного равновесия.

— Лили никогда тебя не любила, Флинн. Она любила твое положение в Вэлли. Ей нравилось, что ее видят с тобой, нравилось присваивать твои идеи. Может, ты и глуп, но кое в чем здорово соображаешь. Она тебя использовала.

— И от этого мне должно стать легче? От осознания, что я позволил себя использовать?

— Прекрати обвинять себя в том, что произошло между тобой и Лили.

— Я себя не обвиняю. Я ненавижу женщин. — Он оскалил зубы в злобной улыбке. — И хочу всего лишь трахать их. Может, ты все-таки уйдешь?

— У тебя в спальне красные розы.

— О господи!

— Ты влип, — повторила Дана и ткнула пальцем ему в живот.

Флинн мужественно перенес болезненный тычок.

— Хочу у тебя кое-что спросить. Кому-нибудь из наших друзей нравилась Лили?

— Нет.

Он выдохнул и воззрился на потолок.

— Я просто проверил.

Раздался стук в дверь. Флинн выругался, а Дана вскочила.

— Я открою, — пропела она. — Может, это опять цветы.

Движимая любопытством, Дана распахнула дверь. И выругалась — так витиевато и грубо, что Флинн и представить себе не мог.

— Отлично сказано, Дылда!

Джордан Хоук, красивый как дьявол, а на взгляд Даны, даже гораздо красивее, подмигнул ей и ленивой походкой снова вошел в ее жизнь.

На какой-то миг ею овладело желание подставить ему подножку. Сдержавшись, Дана просто схватила его за руку, представляя, как выкручивает ее, словно в голливудской драке.

— Эй! Тебя никто не приглашал войти.

— Ты здесь теперь живешь?

Джордан повернулся — легко и непринужденно. Он всегда так двигался. Ростом в шесть дюймов и три фута[32], он был на пять дюймов[33]выше Даны. Когда-то это ей нравилось, но теперь вызывало раздражение.

Он не потолстел, не подурнел, не пал жертвой так часто встречающегося у мужчин облысения. Проклятье! Джордан остался таким же стройным и эффектным, а густые черные волосы точно так же обрамляли худощавое загорелое лицо с пронзительными синими глазами. Губы красиво очерчены и — она это прекрасно знала — очень изобретательны.

Сейчас они сложились в ленивую, насмешливую улыбку, в которую хотелось заехать кулаком.