привыкших к дисциплине, новые правила службы, строгость офицеров-иностранцев, пытавшихся внушить им понятие о непреложности приказа, а также постоянные задержки жалованья. В тот день кто-то, похожий на турецкого агу, раздал солдатам по горсти акче — мелкой серебряной монеты — и сказал, что остальное надо требовать на площади перед ханским дворцом.

Визирь Абдувели-паша, верный соратник Шахин-Гирея, вышел к народу и пытался его успокоить, но был предательски убит ударом кинжала в спину. Мятежники ворвались во дворец. Оттуда они вынесли немало всякого добра. Затем толпа отправилась к русским военным складам. Восставшие быстро перерезали немногочисленную охрану и взломали ворота. В добычу им досталось около тысячи мешков с мукой, овсом и ячменем.

Вечером настал черед чиновников ханской администрации. В своих домах были убиты Касай-мурза, Арслан-шах-мурза и Ислям-мурза из рода Мансур. Мустафа-бей со старшим сыном, Менгли-Гирей-мурза, Мехмет-шах-ага и Измаил-ага из рода Ширин [30] пытались оказать сопротивление. Толпа растерзала их на улице. Имам Тахталы-Джами [31] сам вышел навстречу мятежникам. Он пригрозил им карой Аллаха за бунт и измену государю, признанному всем крымско-татарским народом, и был тут же изрублен саблями.

Али-Мехмет-мурзе просто повезло. Он и все его многочисленные родственники из рода Яшлав в тот день собрались в одном месте — на поминках в доме Ильяс-аги, по случаю смерти его отца, достопочтенного Саадета. Этот дом был окружен высоким забором, не глиняным, а каменным, с дубовыми воротами, окованными железом. Восставшие не смогли с первого приступа разбить их. Затем настали сумерки. Оставив у ворот стражу, мятежники разбрелись по своим жилищам и кофейням.

Члены рода Яшлав всегда отличались мужеством, стойкостью и рассудительностью. Они терпеливо дождались полночи и подготовились к прорыву: закопали имущество в саду, посадили на четыре арбы своих женщин и детей, вооружили всех мужчин. Стражников, сидевших у костра, они бесшумно расстреляли из луков, открыли ворота и пустились вскачь по улице, освещенной полной луной. К утру они уже находились в своих деревенских усадьбах, разбросанных по всему кадылыку, в селениях Теберти, Шуры, Пычки, Улу-Сала и Татар-Османкой.

Бахчи-сарай же оставался в руках восставших. Неизвестно, сколько времени продолжались бы беспорядки, но вдруг пришло известие о том, что около Гёзлёве высадился Селим-Гирей, один из двоюродных братьев хана. Он с отрядом своих сторонников прибыл на турецком корабле из Очакова. Восставшие двинулись к Гёзлёве. Селим-Гирей принял их благосклонно. Объединив силы, он пошел к Бахчи-сараю, намереваясь провозгласить себя ханом вместо Шахин-Гирея.

Восстание бушевало уже не только в крымской степи, но в горах и предгорных долинах. Однако сражались крымцы не с русскими. В стране кипела междуусобная бойня. Деревни, где жили сторонники Шахин-Гирея, подвергшись нападению с грабежами, поджогами и убийствами, в свою очередь, собирали отряды мстителей и шли в такой же набег на своих обидчиков из лагеря Селим-Гирея. По подсчетам русских, в этих стычках, а также от стужи и голода за три зимних месяца в Крыму погибли примерно двенадцать тысяч человек, в основном — стариков, женщин и детей…

Да, двенадцать тысяч. Анастасия хорошо помнила эту цифру из документа, который ее заставил прочитать в Херсонесе Турчанинов. Она говорила о страданиях народа и великой смуте в стране потомков Чингисхана. Анастасии чудилось, что отблеск тех страшных пожаров до сих пор лежит на лице Светлейшего хана и делает его не только значительным, но и печальным.

«Когда воображаю деяния сих несчастных татарских народов, — говорил он в одном из своих писем, — которые вместо возношения вседолжнейшего благодарения Ея Императорскому Величеству всемилостивейшей монархине за великое, столь сердца завистников воспламенившее благоволение и вместо постоянного и твердого соблюдения такого знаменитого для их блага по безумию и легковерности своей ввергают сами себя охотно в пагубный огонь, жестокосердными оными завистниками рода человеческого возженный, и следуя, лести некоторых коварных развратников, обагряют варварски свои руки в неповинной крови убитых ими без всякой вины многих верных сынов своему отечеству, всегда ему доброхотствовавших и многих старых и ревностнейших моих услужников из духовенства и мурз, коих предали поносной смерти, а домы их, до основания разрушая. предают огню, которых я защитить не в силах, будучи сверх того некоторыми бессовестными завистниками неистово оклеветан…» [32]

Он хотел остановить братоубийственную войну. Он обращался не только к русским, но и к своему народу, к почтенным мурзам и уважаемым беям из шести самых знатных на полуострове фамилий. Но никто не слышал его до тех пор, пока русские батальоны не пошли по урочищам, дорогам и горным хребтам, пока они не встали гарнизонами во всех крупных поселениях.

Селим-Гирей был обыкновенный авантюрист и не имел никакого военного опыта. Русские в феврале 1778 года окружили его отряды и принудили мятежников сложить оружие. Но они не стали вмешиваться в фамильно-родовой татарский спор, а привезли знатного пленника в Бахчи-сарай и передали его Шахин-Гирею.

Хан встретился со своим родственником в любимой его Кофейной комнате, но в присутствии охраны из полка телохранителей-сайменов. Они вспомнили годы детства, проведенные в имении Гиреев в Андрианополе, в Румелии, великого хана Крым-Гирея, который любил их обоих, посетовали на судьбу, давшую им столь грустный повод для встречи. Селин-Гирей раскаивался в содеянном. Он думал, что Шахин-Гирей теперь простит его.

Для пущей убедительности он опустился на колени перед правителем и низко склонил голову. Шахин-Гирей, держа в руках чубук кальяна, который они до этого курили вместе, задумчиво смотрел на бунтовщика. Селим-Гирей совсем не походил на того веселого и вихрастого мальчишку, с которым они штудировали суры Корана, готовясь к первому своему экзамену.

Эта операция была неплохо задумана. В ее деталях чувствовалась умелая рука профессионалов из Стамбула. Народ они подняли через день после того, как Шахин-Гирей отправился в Кафу. Русский гарнизон, получив донесение, впоследствии оказавшееся ложным, успел выступить из Бахчи-сарая в Бельбекскую долину. Абдувели-паша, не веривший в заговор, вышел на площадь без охраны. Турецкий фрегат с отрядом крымских татар-переселенцев, проживавших в Анталье, вовремя оказался в Очакове.

— Кто платил солдатам? — спросил Шахин-Гирей. — Ты сам?

— Откуда у меня такие средства? — ответил Селим-Гирей. — Деньги раздавал казначей из Стамбула Максуд-ага. Я даже не держал их в руках.

— Почему ты согласился?

Его двоюродный брат не мог чистосердечно ответить на этот вопрос. Но Шахин-Гирей терпеливо выслушал путаные объяснения, в которых чаще всего повторялись слова: «народ», «общее благо», «защита государства».

— Ты хотел меня убить, — сказал хан.

— Нет-нет, что ты! Никогда! — горячо возразил Селим-Гирей. — Я бы посадил тебя на корабль и отправил в Стамбул, к султану.

— Я не верю тебе.

— Клянусь Аллахом!

— Сколько невинных людей вы