– Какое же дело? – нехотя спросил Литта, у которого и своих хлопот было теперь достаточно.

– Прежде всего, – начал Грубер, – позвольте спросить вас: верный ли вы сын католической Церкви и действительно ли желаете и впредь носить звание монашеского, рыцарского ордена не по одному лишь наименованию, но и по делу, как до сих пор вы действовали, сражаясь с неверными?

– Конечно, – произнес Литта, взглядывая на иезуита, как бы желая узнать, к чему тот еще спрашивает это.

– И даже поставить дело Церкви выше своих дел? – продолжал спрашивать Грубер.

– Я это обязан сделать, – ответил граф.

– И пойдете на явную опасность?

Литта встрепенулся. Ему именно теперь, в том состоянии, в котором он находился, нужна была какая-нибудь опасность, какое-нибудь сильное ощущение, и, чем было опаснее положение, в которое его хотели поставить, тем было лучше для него. Если бы его послали на смертельный риск, он только обрадовался бы этому.

– Вы, конечно, после нашего последнего разговора имеете теперь настоящее понятие об обществе Иисуса? – заговорил снова Грубер, поняв и без слов душевное состояние Литты.

– То есть я знаю с ваших слов, что орден иезуитов не руководится теми правилами, которые ему приписывают.

– И верьте этому, – подтвердил Грубер. – Теперь слушайте! Здесь появились люди, составившие заговор против нас, то есть против Церкви, которой мы служим. Они хотят во что бы то ни стало выгнать нас из России… Нужно ратовать против них.

– Если эти люди желают сделать зло, я готов помочь вам против них, – сказал Литта.

– Еще бы не желают! Конечно, желают. Но дело в том, что нужно, чтобы смелый, храбрый и достойный человек вошел в их среду, чтобы он не сробел явиться к ним в тайное собрание. Оно назначено у них завтра… И вот я рассчитывал на вас, граф.

Эпитеты «смелый, храбрый и достойный» были нарочно подчеркнуты Грубером, который смотрел теперь на Литту вызывающе, как бы испытывая его.

– Пойти нетрудно, – подумав, ответил граф. – Но как же я попаду к ним?

– Я вам сообщу и место собрания, и условный пропуск, и как войти туда – все.

– Хорошо! Я войду, а потом что?

– Потом – это будет зависеть от вас… смотря по тому, как вы поведете себя; я уверен, что вы не сделаете ничего недостойного вас. Действуйте лишь во славу Божию, и Бог поможет вам.

– Если так, то я согласен, – проговорил Литта, и иезуит протянул ему руку.

Груберу важно было лишь одно – чтобы Литта попал как-нибудь на собрание перфектибилистов, или иллюминатов, как называли их иезуиты. Он выбрал именно его, зная, что у иллюминатов существовали известные степени посвящения и что Литта, достигший в Мальтийском ордене высшего звания, может быть принят у них как один из посвященных уже. Была также вероятность, что известные честность и прямодушие мальтийского моряка откроют ему свободный доступ в их среду, на что ни сам Грубер, ни один из иезуитов не могли рассчитывать. Иллюминаты знали их всех наперечет. И вот Грубер надеялся, что, как бы Литта ни был принят ими – как друг или враг, – впоследствии можно будет выпытать у него нужные сведения. Лишь бы только Литта попал на собрание.

И в самом деле, расчет иезуита, казалось, оправдывался.

Заколоченный, неприветливый, старый, необитаемый дом графов Ожецких был расположен на отдаленном берегу реки Фонтанной, почти за чертою города. Широкий диск луны освещал этот дом с заколоченными окнами, казавшийся погруженным в глубокую таинственную тишину, когда Литта, оставив свой экипаж далеко позади, подошел к нему пешком. Он приблизился к воротам ограды. Они не были заперты. Он перешел двор, ярко освещенный луною, и скрылся в тени подъезда. У двери он стукнул особенным образом, как научил его Грубер, и, к удивлению его, она отворилась.

Собственно говоря, до сих пор граф не особенно верил еще, что тут есть в самом деле что-нибудь. Но теперь, при виде отворившейся ему двери и стоявшего пред ним старого слуги, он начал невольно интересоваться, что будет дальше с ним и в какой вертеп его заведут.

«Если это ловушка – тем лучше для меня, – решил Литта и сказал слуге условленный пропуск, когда же тот молча поклонился ему и повел по лестнице, подумал: – Он не запирает, однако, двери… Странно!..»

Пройдя несколько комнат и, между прочим, большой танцевальный зал, они подошли к двери, ведшей, вероятно, в бывший кабинет хозяина. Вся мебель в доме, люстры и зеркала были в белых чехлах, густо покрытых слоем пыли. Было сыро, и пахло затхлостью.

По всему этому Литта ожидал попасть, по крайней мере, в общество каких-нибудь разбойников, явиться к ним открыто и, если нужно, силой заставить их сознаться в задуманном; но все это мелькало у него в голове как-то неопределенно – может быть, они накинутся на него и покончат с ним.

Шайки разбойников были тогда обыкновенным явлением не только для Литты, как уроженца Италии – классической страны бандитов, открыто занимавшихся там своим промыслом, – но и для жителей Петербурга, вокруг которого сплошь и рядом случались убийства и грабежи. Еще в семидесятом году нашли убитого злодеями строителя Владимирской церкви на самой постройке. Его похоронили у алтаря.

«Заговор, враги», – представлял себе Литта со слов иезуита, и его воспитанное на постоянных битвах воображение рисовало ему вовсе не то, что он нашел в действительности.

Просторная комната, в которую его ввели, была самая обыкновенная жилая комната, чисто прибранная, и царившая в ней опрятность производила отличное впечатление. Литте невольно стало немного стыдно и своих мыслей, и заряженного пистолета, захваченного с собою на всякий случай.

В комнате, освещенной восковыми свечами, сидело человек пять. Двух из них Литта знал: это был Александр Федорович Лабзин и старый бриллиантщик с Морской улицы.

– Вот видите ли, – заговорил старик, вставая ему навстречу, – я говорил, что мы увидимся с вами, так и вышло, – и он, видимо довольный приходом Литты, подошел к нему, протягивая руки.

– Лагардин-Нике… господин Шульц… – путаясь, забормотал Литта, не ожидавший ни этой встречи, ни того приема, который делали ему.

– Называйте меня здесь прямо Vetus; брат, я для вас теперь Ветус, и больше ничего.

– Позвольте, – несколько оправившись, остановил его Литта. – Вы меня встречаете, точно заранее ждали меня.

– Конечно, ждали! – спокойно ответил Ветус. – Неужели вы думаете, что мы пустили бы к себе человека, которому не следовало бы быть среди нас? Мы, давая сведения через известное нам лицо отцу Груберу, знали, что он выберет именно вас, по крайней мере, рассчитывали так, и это было ему подсказано. Мы никогда не собираемся здесь, а знак и пропуск, открытые вам Грубером, фальшивы. Если бы он сам вздумал явиться к нам или выдать нас, тут никого не нашли бы. Впрочем, Грубер слишком хитер для этого.