– Вы можете перейти к делу, стажерка Кросби?

– Конечно. Сегодня утром она пришла в себя. После нападения на Белинду она все время под успокоительными и ничего не помнит про случившееся.

– В этом нет ничего необычного, и уж точно это не настолько важно, чтобы беспокоить меня во время перерыва.

– Нет, я здесь не поэтому, – замотала головой Эллен. – Я сейчас перейду прямо к делу.

Сестра Аткинс закатила глаза.

– Слава богу! – Она зажгла сигарету и сделала длинную затяжку.

Эллен подалась вперед и заговорила тихо-тихо:

– Эми утверждает, что беременна.

Сестра Аткинс смотрела перед собой с непроницаемым видом.

– Беременна? – переспросила она, стряхивая пепел в блюдце.

– Так она говорит, – кивнула Эллен.

– А как это возможно?

– Я не знаю. Она говорит, что ребенок – от доктора Лэмборна.

Сестра Аткинс так громко заржала, что Эллен чуть не подпрыгнула.

– Да уж, чего я только не наслушалась за эти годы! Но это уже чересчур!

– Но зачем… зачем ей врать о таком?

– Все просто. Она бредит. В конце концов, она же психически больная! И вам даже не нужно верить мне на слово – это написано в документах.

– Но я думаю, что она может говорить правду. Мне кажется, она может быть беременна.

Сестра Аткинс совершенно спокойно выслушала это замечание.

– Даже если это и так, что крайне маловероятно, уверяю вас, отец ребенка – точно не доктор Лэмборн.

– Знаю, в это сложно поверить, но она ему нравилась.

– Думаете, он поставит под угрозу свою карьеру ради интрижки с этой глупышкой?

Эллен пожала плечами.

– Тогда почему она это утверждает?

– Вряд ли ее можно считать надежным источником информации. Нет, если она и впрямь беременна, то ставлю на то, что отец – тот мальчик, с которым она планировала убежать. Это как-то более логично.

– Да, но…

– Закройте дверь, – перебила ее сестра Аткинс.

Эллен нахмурилась, но сделала, как ей было сказано, и вернулась на стул.

– Вы слышали о таком заболевании, как свинка, стажерка Кросби?

– Конечно, но какое отношение это имеет?..

Сестра Аткинс затушила сигарету.

– Я должна пресечь ваш ход мысли на корню. Но то, что скажу, останется в этих четырех стенах, вам понятно?

– Конечно, сестра, – кивнула Эллен.

– Хорошо. – Сестра Аткинс сплела пальцы рук и положила их на стол, приняв благочестивый вид. – В юности доктор Лэмборн заразился свинкой и в результате болезни стал бесплодным. – Здесь сестра Аткинс замолчала, дожидаясь, пока ее слова дойдут до Эллен. – Вы когда-нибудь задумывались, почему такой симпатичный, успешный тридцатилетний мужчина не женат?

– Нет, если честно, я об этом не думала.

– Несколько лет назад он был помолвлен, но когда его невеста узнала, что он не может иметь детей, она встала и ушла.

– Какой ужас.

– Именно. Так что, что бы ни говорила Эми Салливан, доктор Лэмборн никак не может быть отцом ее ребенка.

Холодный утренний воздух бодрил, и было приятно сделать вдох полной грудью. Эми осторожно шла по подмороженной траве, стараясь не поскользнуться на ковре пожухлых листьев. Дойдя до крикетной площадки, она схватилась за перила и медленно поднялась по деревянным ступенькам. Дыхание у нее сбилось; она села на скамейку и провела рукой по огромному животу, на котором уже еле-еле застегивались пуговицы пальто. Последние два дня ее мучила тупая боль в спине и тянущая – внизу живота, которую она обычно связывала с днями месячного цикла. Она знала, что уже скоро. Скоро она будет держать на руках ребенка доктора Лэмборна, и у них не останется выбора – ее придется выпустить. Ребенку нужен отец, а не только мать.

Последние шесть месяцев прошли в тумане белых мягких стен и успокоительных медикаментов, которые отупляли ее до состояния покорности. День за днем она проводила, смотря в потолок, погрузившись в свои искаженные воспоминания. Единственное лицо, которое она помнила четко, был доктор Лэмборн. Его темные глаза, белые зубы, оттеняющие оливковую кожу с пробивающейся щетиной.

Она достала из кармана платок, который он дал ей много месяцев назад, и прижала к носу. Знакомый запах лосьона, почти выдохнувшийся, но еще различимый, вернул ее в их сессии у него в кабинете. Там она могла расслабиться и позволить ему выманить наружу ее демонов. Эми повернула голову и, приставив руку козырьком, посмотрела через стекло на площадку для крикета. У стены стоял старый почти сгнивший диван. Набивка кусками валялась на деревянном полу вместе с мышиным пометом. Вдруг в голове у нее возникло воспоминание – чья-то улыбка, теплая загорелая рука, которую она держит в своей, нога, прижатая к ее ноге.

Она повернула ручку двери, нажала, и та со скрипом подалась. Воздух внутри был затхлый и влажный, а в ее волосах оказалась паутина. У нее появилось ощущение, что она здесь уже была, но память отказывалась предоставить четкую картинку. Она провела рукой по дивану, обивка которого сносилась до ниток. Она терла виски, жмурила глаза, заставляя себя вспомнить. Пришло имя… Эдвард… Эд?

И вдруг накатила боль. Она взвизгнула, испугав метнувшуюся от нее мышь. Эми присела на диван и начала глубоко дышать, но следующая волна боли сковала ее железной хваткой. Она поняла, что пришло время родов. Нет, зашептала она. Не здесь, не сейчас.

Она поднялась на ноги, поставив руки на поясницу. Сердце стучало со страшной скоростью. Она осторожно спустилась по скользким ступенькам и, переваливаясь, пошла к главному зданию так быстро, как ей позволяло неуклюжее тело. Пожалуйста, пожалуйста, молила она, не понимая, к кому именно обращает просьбу.

Еще одна волна невыносимой боли, прорезавшей живот, заставила ее остановиться и согнуться. Кровь прилила к голове, и, несмотря на жуткий холод, на загривке выступил пот. Когда боль отступила, Эми выпрямилась и снова пошла вперед, с каждым шагом рискуя поскользнуться на замерзшей траве. По холодным щекам текли горячие слезы. Из последних сил она пыталась держаться на ногах, но глубоко внутри она уже знала, что эту битву ей не выиграть. К горлу подкатила паника – ее костлявые пальцы пережали ей воздух, и ее накрыла темнота, как если бы кто-то накинул на нее черную накидку. Она рухнула на землю, с глухим стуком ударившись головой о твердую промерзшую землю.

Один человек держал ее за руку. Второй гладил по лбу, в то время как она мотала головой из стороны в сторону. Освещение над кроватью было слишком ярким, простыня – холодной и липкой, а лязг инструментов грохотом отдавался в ушах. В воздухе витал металлический привкус крови. Все органы чувств были обострены до предела. Она подняла голову с подушки и застонала. Медсестра, которую она никогда не видела, попросила ее тужиться как можно сильнее. Тужиться? Она не понимала, о чем идет речь, и снова откинулась на подушку.