Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несчастных скрутили и поволокли в ратушу. Даже связанные, они продолжали судорожно дергаться.
Две фигуры, укутанные в плащи, быстро удалялись от дома ростовщика в сторону леса, над которым уже брезжил рассвет.
Наутро в доме фон Барнхельма Сенкевич строго выговаривал Клаусу:
– Зачем ты служанку зацепил? Какой был приказ?
– Подумаешь, старая баба… – возразил альбинос.
– Женщин и детей не трогать! – отчеканил Сенкевич. – Прощаю в первый и последний раз. Иначе выгоню, сам будешь от инквизиции бегать.
– Понял, – хмуро кивнул Клаус и добавил шепотом: – Чтоб они сдохли…
– Ты хоть отозвал своих маленьких друзей или они до сих пор герра Херманна одолевают?
– А зачем? – философски протянул демонолог. – Подумаешь, бесы… Как сожгут ростовщика, они сами уйдут. Пока пусть пляшет.
Сенкевич пересчитал мешочки: двадцать, по сто золотых гульденов каждый. Бросил Аарону и Клаусу по кошелю: заслужили. Усмехнулся: эти деньги можно вложить в торговлю, не все ж разорять фон Барнхельма. Скоро он захватит этот город, станет его «крестным отцом» – жаль потом будет уходить. Ничего, оставит хозяйство на Клауса с Аароном, пусть рулят.
– Только не кутите громко. Сейчас ростовщика явно отправят на костер, церковь захочет наложить лапу на его имущество, придет, а сундуки пустые. Станут искать грабителей.
– Да не до того им, чтоб они сдохли! – отмахнулся демонолог. – Святоши ведьм гоняют, вервольфа все ищут, чтоб он сдох.
– Ладно, ступайте, – кивнул Сенкевич. – Молодцы, хорошо сработали. Позовите мне Губерта, как появится.
Дальний родственник барона Губерт, то ли внучатый племянник, то ли пятиюродный брат, был писателем и поэтом. Вернее, хотел таковым стать. Правда, как говорил барон, парень еще ничего не накропал – только просаживал по трактирам гульдены доброго дядюшки в поисках вдохновения, неизменно находя вместо него шлюх и вино. Однако вид у Губерта был просветленный, взгляд возвышенный, речь грамотная, а главное, он умел располагать к себе людей. Поэтому фон Барнхельм выхлопотал для него разрешение на посещение церковной библиотеки.
Губерт, кудрявый улыбчивый парень лет двадцати, явился только к вечеру.
– Я перелистал все хроники Равенсбурга, что были у брата Юргена, – сообщил он. – Сказал, что мечтаю воспеть родной город в большом стихотворном труде. Старик обрадовался ученому собеседнику и принес мне груду книг со свитками. Я выписал самые важные события, как вы и поручили.
Сенкевич взял лист бумаги, пробежался взглядом по аккуратным строчкам: казнь, еще казнь – одиночная, убийство, бунт… Все не то, все мелко. Конечно, сейчас из-за охоты за ведьмами весь Равенсбург – скопление негативной энергии. Но нужно ее средоточие, место, где зло копилось годами, а то и столетиями. Нужна темная тайна. Неужели в городе такой нет?
– Я осторожно расспросил брата Юргена. Тот обронил, что самые важные и тайные записи находятся в ордене инквизиторов, в особом хранилище ратуши.
Сенкевич хмыкнул. Где быть трудам чернокнижников и демонологов, как не в руках инквизиции? Такие книги положено сжигать, но вряд ли святые отцы уничтожают всю литературу. Экзорцисты – те же демонологи, и кто знает, какими делами они балуются на досуге? Темные книги содержат слишком много полезной информации, чтобы ученые инквизиторы согласились с ними расстаться. Нет, наверняка жгут самые безобидные вещи, а по-настоящему опасные оставляют для собственного пользования.
– В ратуше, говоришь? Хорошо. – Сенкевич протянул парню три гульдена. – Ты свободен.
Теперь следовало подумать, как попасть в хранилище ордена. Тут уже законными методами не сработаешь, только грабить…
Он улегся на кровать и принялся размышлять, прикидывать, сочинять план действий. Очнулся поздним вечером, от ощущения одиночества и странной тревоги – Розы рядом не было. Когда пришел Губерт, цыганка выскользнула из комнаты, хотя Сенкевич об этом не просил, полностью доверял ей. С тех пор девушка так и не вернулась, в ее покоях тоже было пусто.
Сенкевич прошелся по коридору, отыскал пухлую девицу, обычно прислуживавшую Розе, задал вопрос.
– Фройляйн Роза ушла куда-то, – вытаращила глаза девка. – Сказала, к вечеру вернется. К ужину, мол.
Ужин прошел часа два назад… Сенкевич был всерьез обеспокоен. Он ведь запретил Розе выходить из дома без сопровождения, а уж о том, чтобы гулять в темноте, и речи быть не могло. Шалая баба! Приключений захотелось? Отправилась в зубы вервольфу? Чуть ли не каждую ночь кто-то убивает женщин и детей. Как можно быть такой безалаберной?
Впервые за все время он испытал страх перед вервольфом, проникся чувствами горожан, живших в постоянном ужасе за близких. Что, если именно сейчас оборотень жрет Розу? Вспомнился тот мутный сон, в котором он охотился за цыганкой.
Зверски захотелось курить. Все бабло Херманна сейчас отдал бы за одну сигарету! Сенкевич ухватил со стола лист бумаги, погрыз краешек, выплюнул – не помогло.
Холодом обдала мысль: а вдруг она просто ушла? Взыграла цыганская кровь, устала от несвободы, отправилась искать настоящий табор, к которому можно пристать?
Лучше пусть так, поправил себя Сенкевич. Лучше как угодно, лишь бы с нею ничего не случилось…
Он собрался было послать на поиски наемников – пусть прочесывают весь Равенсбург, только отыщут сумасшедшую! Вышел в коридор, но тут зазвучали легкие шаги – по лестнице поднималась Роза, укутанная в теплый плащ. Увидев Сенкевича, остановилась с покаянным видом, опустила глаза:
– Чего не спишь, красивый?..
Разрываясь между злостью и чувством облегчения, он схватил цыганку за плечи:
– Зачем ты вышла из дома? Я же запретил!
Роза не отвечала, смотрела в сторону, закусив губы. Сенкевича еще больше разозлило это безмолвное сопротивление. Он с силой встряхнул девушку, крикнул в лицо:
– Где ты была? Почему нарушила приказ?
Роза вырвалась, сделала шаг назад. В глазах полыхнуло бешенство, красивое лицо побледнело от ярости:
– Не смей, – хрипло проговорила, почти прорычала она. – Никогда не смей делать мне больно!
Сказала, развернулась резко – и убежала в свою комнату.
Сенкевич постоял немного, успокаиваясь, осознавая, что обидел Розу. Гордая, свободная, такая не станет терпеть унижений, останется рядом, только если он не будет держать.
Выматерившись сквозь зубы, Сенкевич отправился к Розе. В комнате было темно. Он зажег светильник. Цыганка сидела на кровати, зябко кутаясь в плащ. По смуглым щекам текли слезы. Сенкевич присел рядом, осторожно коснулся ее руки:
– Я испугался за тебя. Пойми, ты мне очень дорога. Что, если бы на тебя напали?
Роза подняла глаза, долго смотрела на Сенкевича. В ее взгляде была любовь, нежность и что-то еще. Грусть, сожаление?..