Она на тебя словно на пищу смотрит, до сих пор будто перед глазами стоит, а столько лет прошло.

Фрекен Бок слегка съёжилась, от накативших воспоминаний.

— Я её тогда с самкой богомола сравнила, хищная, коварная особь, говорит словно одолжение делает и каждым словом старается подчеркнуть никчёмность собеседника. Ещё она…

— Минутку, — перебил разговорившуюся Агнессу Савёлкин. — Мне срочно нужно позвонить, я ненадолго вас покину.

На что, сохранявшая молчание директриса кивнула, старлей, косясь на Фрекен Бок, засобирался вслед.

— Я быстро, — произнес капитан, останавливая жестом Серго.

Не дожидаясь ответа, выскочил в коридор. Из рассказа психолога, он выхватил самое главное, имя и фамилия. Агнесса права, такое встречается не часто, а на счёт ею упомянутых плохих мыслей, можно и позднее поговорить.

Позвонив в свой отдел, Савёлкин дал указание на поиск зарегистрировавшихся за последний год, Левинстовичей и Савченко, с чётким приказом оповестить, когда таковые будут найдены, в последнем капитан не сомневался, ниточка превращалась в канат. Справившись за пару минут, он поспешил в кабинет директора, железо надо ковать пока оно горячо.

Глава 5

Питер красивый город, это понимал даже Женя. Насколько его сознание было поломано и извращено, но красоту он видел не только в своих будущих жертвах. Жене здесь нравилось, и дело не в музеях и разводных мостах, это лишь довесок. Сама атмосфера города, пахло культурой, люди, их было много, как и в любом миллионнике, но перемещались они степеннее, не как в Москве.

Центр города, каждый его метр, были пропитаны историей и красотой. А красота для Евгения, была важнейшим фактором, она послужила причиной переезда из Москвы.

Мама не зря старалась, вбила нерушимые постулаты, в буквальном смысле. Безупречная прическа, рубашка должна быть идеально чистой, а брюки отглажены, в машине всегда есть комплект сменной одежды, идентичный одетому, а на работе их два, не дай бог, кофе расплескается или вспотеют подмышки. Чёрные дыры в душе, которые воспринимались им как норма, вернее тщательно скрываемая норма, дело десятое, а вот внешний вид и манеры, это визитная карточка. Евгений не причислял себя к стаду, он выше, он лучше.

Мне не нужно было лезть глубоко в чужую память, всё это лежало на поверхности, ну а если капнуть…«Нет уж увольте, боюсь не выдержать, одна только картинка голой, похотливо согнувшейся матери чего стоит, кошмар для моих моральных устоев».

С такими не весёлыми мыслями, я вёл «свой» кадиллак, по Московскому проспекту. Вёл дерзко, обгоняя и подрезая всех подряд, не обращая внимания на рассерженные гудки, меня всё больше бесило нахождение в этом теле.

Грязная вонючая мораль, казалось, что я заражаюсь её миазмами. Смоленков с Кузьмичём, просто ангелы, теперь мне было с чем сравнить. Последние полчаса, я боролся с приступом тошноты, подумывая, а не направить ли кадиллак в бетонный столб⁈ Разогнавшись перед этим, километров до ста восьмидесяти. Нахрен ментов, сразу к чертям — в ад!

Но судьба решила по-своему. Меня с надрывным рёвом обогнал большой чёрный джип, больше похожий на тюнингованный трактор, завершив манёвр, машина с визгом встала поперёк дороги, тем самым вынуждая меня вдавить педаль тормоза в пол. Кадиллак остановился в паре метров от преграды. Хлопнув дверями, ко мне решительно направились два крепеньких мужика, клаксоны недовольных участников движения, они полностью игнорировали.

«О, то, что доктор прописал!» — с этой мыслью, я открыл окно пошире.

— Отличный день, братья! — обратился я к ним, натягивая счастливую улыбку.

— Ты чё, бизон, как водишь? — грубо бросил мне, один из крепышей, игнорируя приветствие.

На правой щеке мужика, красовалось уродливое родимое пятно, по невнимательности можно было подумать, что он просто испачкался кетчупом.

— Пощади меня, боже, избавь от оков! Их достойны святые — а я не таков. Я подлец — если ты не жесток с подлецами. Я глупец — если жалуешь ты дураков.

Сопровождая стих Омара Хайяма яростной жестикуляцией, я продолжал дарить крепышам благодатную улыбку. Возможно, цитата была не к месту, но действие она возымела. Мужики отвели от меня сердитые взгляды и с недоумением посмотрели друг на друга.

— Слышь Кабан, да он же обдолбанный! — почёсывая затылок, выдвинул догадку второй. — Плюнь ты на этого торчка, у нас дел ещё море!

Названный Кабаном, несколько секунд смотрел на меня с задумчивым презрением, словно решая, дать уроду по морде или просто вытащить через окно и повозить мордой по асфальту. Так ничего и не решив, он молча развернулся и направился к своей машине. Назвавший меня торчком, смачно плюнул под ноги, затем последовал за приятелем.

«Э, нет, меня такой исход не устраивает! Где разбитые морды? Кровавые сопли? Придется их подстегнуть.»

— Брат мой кабан, я знаю про тебя стишок! — спешно воскликнул я. С удовлетворением отмечая, как тот дёрнулся.

— Твои братаны кобылу в канаве доедают! — развернувшись ко мне, нашёлся тот с ответом.

— Поросёнок — толстячок, носик — круглый пятачок, ушки острые торчком, хвостик — розовым крючком, жаль испачкался в обед, а умыться — лужи нет. Весёлый такой стишок, не помню кто автор, если прочесть ребёнку, тот рассмеётся.

Кабан же остолбенел от подобной наглости. Его можно понять, какой-то петух, нагло, незаслуженно, упрекнул его во врожденном уродстве⁉ Впрочем, столбняк быстро прошёл, я добился того чего хотел.

— Ну, сука, Пушкин! Довёл ты меня, ща казню! — проорал тот багровея, в два шага оказавшись около открытого окна, в котором торчало «моё» блаженное лицо.

Что можно сказать по этому поводу… Я идиот! Спровоцировал двух громил.

Били меня жёстко, когда падал под градом ударов, добавляли ногами, затем поднимали, снова били руками, я даже не закрывался, полностью игнорируя инстинкт самосохранения, наоборот, со счастливой улыбкой подставлял лицо для удара.

И вот я, с гудящей головой, сопя сплющенным носом, еду по Пулковскому шоссе. Левый глаз полностью заплыл, правый частично. В зеркало заднего вида, разглядываю окровавленные корешки передних зубов, синевато красные оттопыренный в разные стороны уши, ещё бы, ведь именно за них меня вытащили из машины, к чему открывать дверь, когда есть окно. За ушки, за родимые, да с хрустом, по лицу будто катком проехали.

Но я был доволен, я улыбался, хоть это было больно, а моя улыбка была похожа на оскал ходячего мертвеца, всё тело ломило, но результата я достиг. Пилюля проглочена, тошнота прошла, удовлетворение грело душу. Убить эту тварь, можно в любую минуту, но сначала я хотел насладиться его мучениями, ведь Женя больше не красавец, лицо, это его гордость, большие голубые глаза с красивым разрезом, благородный нос с намёком