Ещё ожидание, ещё невыносимо долго брести, согнувшись, под каменным сырым сводом, готовясь к самому худшему — просто чтобы быть к нему готовым, если худшее придет.

Оказавшись на поверхности, в прохладном вечернем сумраке, где все же не было врагов прямо сейчас, и с изрядным трудом разогнувшись, обычно сдержанный Макалаурэ шепотом пожелал, чтобы проклятых орков и волков за его ноющую спину сожрали поочередно болотные мары, драконы и морские твари Оссэ, желательно каждый раз живьём. Люди поблизости прислушались с уважением, гондолиндрим удивились, иатрим посмотрели, как на ту болотную мару. Вокруг шелестели молодые берёзки, густой подлесок пока скрывал беглецов от любых злых глаз. С моря набегали тяжёлые дождевые тучи, и это радовало.

— Кано! — мелькнуло бледное лицо, к нему торопился Рингвэ. — Надо уходить. Мы убили троих орков и сбросили в море. Вряд ли их хватятся сразу, но надо спешить.

— Пусть мужчины возьмут детей, — велел Макалаурэ. — Ты и твой отряд — замыкающие. Женщин и стариков в середину.

Здесь было ещё достаточно троп. Быстро пройти вдоль берега, где ливень смывает следы, а рощи прячут их от глаз, насколько хватит сил. Это было бы удачей, но хватит ли на то удачи самого Макалаурэ?

Не хватило.

Ливень набежал, освежая и взбадривая, и они скорым шагом прошли уже почти полторы лиги через такие же светлые прибрежные рощи, когда с севера из дождя вынырнули несколько огромных варгов. Молча разошлись в стороны, словно оценивая, хватит ли их сил задержать беглецов.

Без приказа доспешные воины вышли вперёд, закрывая собой остальных. Макалаурэ во главе колонны с нарочито громким лязгом вытащил меч.

Вожак, огромный и иссиня-черный, нагло подошёл к нему поближе. Чужую волю в нем Феанарион учуял, точно мерзкий запах. Варг открыл пасть, свесил язык — и прокашлял невнятно, пасть волков для речи годится плохо:

— Кха… Кха-мень.

Камень прилетел немедленно — юный темноволосый беоринг запустил в него камнем из пращи и рассек волчий лоб. Зверь только головой тряхнул.

— Кха-мень.

Макалаурэ шагнул к нему, чувствуя, как вспыхивают внутри угасшие было угли боевого бешенства, что охватило его в горящей Гавани. Но варг драки не искал, коротко кашлянул, будто засмеялся, отбежал на несколько шагов, маня за собой…

Рухнул с дориатской стрелой в глазу, не успев даже взвыть. Чужая воля исчезла — ее сосуд разбили. Прочие варги шарахнулись и исчезли в сторону сожженного города. Ещё двоих догнали стрелы, но не свалили.

Феанарион бросил взгляд на первого стрелка. Не Белег Куталион, увы, но тоже плечист, и с луком, который не всякий эльда натянет. Кажется, он видел его в Дориате, мельком. Из колчана у того торчали ещё три стрелы — своя и две орочьи.

Но тут сутулый хадоринг, старый и седой до выбеленности, шагнул к Макалаурэ, уверенно раздвигая воинов.

— Уводи воинов, князь Маглор, и уноси детей, — и надтреснутый голос его был таким, словно он уже решил за всех и даже за него, Феанариона. — Мы останемся. Задержим не вас, а их. Все равно не поспеем за тобой, да и срок наш на исходе. И благодарю тебя, что не пришлось заживо гореть. Защити детей и княжичей, Феанарион.

«А не лучше ли было сгореть, чем дождаться волчьей пасти?»

Они уверенно отступали от колонны беглецов — старики и старухи, хадоринги, беоринги, халадины, даже хромой старый вастак со знаками племени Бора на одежде. Их вышло десятка три. Хмурились, храбрились, проверяли ножи на поясах. Толстая, нестарая ещё женщина, всхлипнув и посмотрев на ребенка в руках гондолиндрим, тоже попятилась к ним.

А за ними мрачно отходили раненые. Люди, шатаясь и отталкивая протянутые руки. И двое эльдар, изрубленных и обожженных. Нет, уже трое. Синко, белый как сириомбарская новая стена и наскоро перевязанный в подземелье, посмотрел на атани, улыбнулся криво, шагнул за ними, опираясь на меч в ножнах.

Почти все, кто не выдержал бы долгого бега или скорого хода день и ночь.

Старый хадоринг смотрел спокойно и прямо — и кровь бросилась Макалаурэ в лицо, а в груди глухо стукнуло о ребра и сжалось.

— Никогда мне ещё не приходилось оставлять беспомощных на съедение волкам, — сказал он хрипло.

— Не совсем беспомощных, князь… — начал выбеленный, погладив нож на поясе.

— Я не стану начинать сейчас! — выкрикнул Феанарион яростно.

Не в городе. Не в огне. Не при виде волков. Не на смерть верных даже. А при виде этих чужих старых аданов, которые ему никто, и которые приготовились умереть, чтобы не задержать их — здоровых и быстрых.

Боль вспыхнула и снова превратилась в ярость, накрывшую его волной, уносящую разом и осторожность, и расчёт.

В прошлый раз было то же. И получилось.

— Вернитесь в отряд! — голос Макалаурэ набирал силу и зазвенел как два удара гонга. — Пусть в дороге выживут не все, но волкам я не оставлю ни одного!

Рингвэ и Фаньо переглянулись, догадываясь.

Старики медлили, и воины вернулись к ним сами, окружив их. Макалаурэ видел надежду на их лицах. И лицах эльдар тоже…

Вскинув лицо навстречу дождю, Макалаурэ низко запел, обходя свой сгрудившийся отряд выживших. Охватывая их шагами, отмеряя слова и такты самой простой и ритмичной из песен.

Просто идите за мной, говорил он им всем.

Земля сама подтолкнет вас вперёд — идите за мной.

Вода смоет усталость и боль — идите за мной.

Трава укроет наши следы — идите за мной.

Ветер вдохнет новые силы — идите за мной.

Не думайте о дальнем пути — идите за мной.

Так говорил он каждому из них и всем сразу, замыкая круг.

Потом сделал шаг вперёд во главе своих — и на плечи упала тяжесть, словно он тащил их всех за собой, и более всех тащил стариков атани и их годы, тянущие к земле. Такого не было, когда он отыскал братьев и запел им среди Битвы Слез. Ничего подобного не было. Стиснув зубы, Макалаурэ шагнул ещё раз, едва удержав песню. И ещё. Тяжесть сдвинулась, медленно набирая ход, как тяжело гружёный корабль.

Ливень, набегающий с моря, хлынул еще сильнее.

Он повернул немного севернее, уходя от береговой линии, где их будут искать точно. Он звал за собой, и все, даже самые старые атани, шли за ним быстрее и быстрее, не отставая и не сбиваясь с шага. Дикие поля и небольшие рощи вдоль ручьев и