– «Сила бога не в величине статуй, а в искренней вере», – задумчиво процитировал Грайт. – Таэнций Варенарский, «О богах, людях и статуях».

– Вот именно. Свалить этих монстров…

– Ты перестала верить в Дакташу?

– Ничего подобного, – отрезала Алатиэль. – Никогда не сомневалась в том, что наш мир покоится на спине Дакташи. Это изначальное убеждение, сохранившееся тысячи лет по всему миру. Не может же столько людей ошибаться на протяжении долгих тысячелетий? Отрицающие это вольнодумцы столь же редки, как падающие с небес камни (ага, представление о метеоритах у вас вполне материалистическое, без капли мистики, отметил астроном-любитель, то есть я). Но ведь ты сам только что привел слова Таэнция – не в величине монументов истина…

– Есть одна нешуточная сложность, Алатиэль, – серьезно сказал Грайт. – Если мы начнем рушить исполинские статуи Дакташи, очень многие сделают упор не на слово «исполинские», а на «статуи Дакташи». Может возникнуть опасная пища для вольнодумства…

Слушая этот местный поповский дурман, я вновь подумал: неужели они в нашем мире не нашли никого, кто бы им преподнес хотя бы основы правильной географии? Другой вопрос, стремились ли они к этому. Очень может быть, нисколечко. Озаботились не учеными познаниями, а чисто практическими вопросами. Мне вот тоже совершенно не интересна здешняя география, моря и материки…

– Ну хорошо, – сказала Алатиэль со своей обычной строптивостью, которую я в ней давно отметил. – Оставим в покое статуи. Но вот храмы мне решительно поперек души. В старых книгах я видела рисунки прежних храмов, очень простых, даже проще, чем храмы иных богов и богинь. Всего-то круглая, как наш мир, каменная площадка перед статуей Дакташи, где по праздникам приносили жертвы. И скромный круглый навес над ней, чтобы защитить костер, если в праздник будет непогода. А теперь что они понастроили? Меня так и подмывает сжечь парочку-другую…

– Когда мы победим, Алатиэль, – сказал Грайт, – мы тебе позволим сжечь столько храмов, сколько захочешь…

Я так и не понял, подтрунивает он над ней по своему обыкновению или говорит серьезно. Алатиэль с воинственным видом пообещала:

– И сожгу, будь уверен! Своими руками! И эти жертвы… Раньше на кострах сжигали сухие листья, акучадо, а теперь…

Она покосилась на меня и вдруг замолчала с видом человека, сболтнувшего лишнее. Грайту, я заметил, тоже не пришелся по душе такой поворот разговора, и он сказал, такое впечатление, что поспешно:

– Довольно болтать, время уходит. Поехали.

Подхлестнул коня и первым стал спускаться шагом по пологому откосу. Мы двинулись следом. Я уяснил одно: что-то непростое связано и с жертвами Дакташи, о чем они не хотят при мне упоминать. Ну, меня и это не должно интересовать нисколечко…

Вскоре мы оказались на обочине Большого Тракта. Никто из проезжих дворян не обратил на нас особого внимания – покосились мимоходом и равнодушно проехали мимо, что меня только обрадовало – впервые в этом мире оказался в скоплении народа, и ощущения были… даже слова сразу не подберешь. Чуточку не по себе, что ли…

Однако все произошло страшно буднично. Пропустив компанию из трех молодых всадников и запряженную неизбежной четверкой красивую зеленую карету, украшенную вычурными полосками разноцветного стекла, Грайт въехал на отведенную для благородного дворянства полосу, а за ним двинулись и мы, ничем не отличавшиеся от остальных путешествующие дворяне без грехов за душой и, если верить Грайту, не числившиеся ни в каком розыске…

Я обратил внимание, что с некоторых пор лексикон наших разговоров изменился. Вместо «готанги» я слышал «дворяне», вместо «коэн» – «мир», вместо «йорки» – «кони». И так далее. Местные слова, звучавшие слишком часто, заменялись аналогами из русского. Неужели эта железяка с камешками (чье присутствие на шее стало привычным уже, почти не ощущалось) умеет самостоятельно обучаться?! Вот уж диво дивное… которым не стоит забивать голову. Разве что позавидовать с чисто практической точки зрения: такая штуковина здорово бы помогла в контрразведывательной работе – избавила бы от необходимости изучать иностранные языки. Поймал португальского или китайского шпиона, надел на шею вигень – и допрашивай без малейших затруднений, без языкового барьера…

Нельзя сказать, чтобы движение по Большому Тракту отличалось особенной интенсивностью. Через какое-то время я кое-что прикинул: метров на двести каменной дороги приходилось две-три повозки и еще меньше всадников, так обстояло и с попутными, и со встречными, а кареты попадались и вовсе редко. Я не стал эти наблюдения развивать – и это бесполезно…

Довольно долго слева от меня ехала повозка, запряженная парой и груженная горой тщательно перевязанных веревками небольших пузатых бочонков, ядрено распространявших далеко вокруг запах ничуть не протухшей соленой рыбы. Надо полагать, выловленной в реках – от моря королевство ведь отрезано. Аромат был такой, что брюхо подвело – с обеда прошло изрядно времени. Хорошо, потом в нашем ряду образовался длинный просвет, ехавшие впереди припустили коротким галопом, и мы устремились вслед, оставив повозку далеко позади вместе с ее волной аппетитного запаха.

Как и те, кто ехал впереди, мы двигались методом, знакомым мне по долгим поездкам верхом на приличные расстояния: какой-то участок преодолевается на коротком галопе, потом переводишь коня на размеренную рысь, а там все повторяется. Время от времени по обе стороны дороги появлялись высокие, немногим уступавшие макушке всадника плоские каменные столбы с какими-то глубоко высеченными знаками – явно здешние верстовые столбы. Я особенного внимания им не уделял и не пытался прикинуть, как отмеченные ими расстояния соотносятся с нашими километрами, – к чему?

А в общем, ехать было так же скучно, как по лесам и равнине – там, по крайней мере, иногда попадалась какая-то живность, а однажды объявился вопленик. Окружающий пейзаж изменился – потянулись обитаемые, обжитые места. Почти вплотную к дороге подступали возделанные поля, засеянные то высокими зелеными стеблями с продолговатым колосом наверху, то смахивавшими на кукурузу толстыми желтыми стеблями, сверху донизу прокрытыми широкими листьями, то какой-то высокой ботвой. Я не пытался рассматривать их пристально – здешняя агрономия была мне до лампочки. Точно так же отнесся к деревням, расположенным так далеко, что удавалось рассмотреть лишь высокие остроконечные крыши, непонятно чем крытые. Не стоило просить у Грайта подзорную трубу: во-первых, это мне неинтересно, а во-вторых, у попутчиков вызвал бы удивление человек, пялившийся в «зрительную трубу» на такой пустяк, как деревни. Для молодого провинциального дворянина деревни были даже гораздо более привычным зрелищем, чем для городского…

Однажды справа показался несомненный дворянский замок, явно резиденция местного помещика. До него тоже было слишком далеко, чтобы разглядеть его толком, – разве что осталось впечатление, что он похож на